Акила.
— А я не о волках беспокоюсь… — задумчиво пробормотал Акил.
— Не желаете? — улыбнулся все тот же молодой караульный, протягивая ему мешочек. — Вяленая ветчина. Вкуснее моей бабули ее не готовит никто.
Акил из вежливости согласился несмотря на то, что в эти минуты его мутило от вида любой еды.
Спустя четверть часа тревога ослабила свои путы. Он с удовольствием поглощал кусочки вяленой ветчины, приготовленные любящей рукой бабули юнца Криста. Караульные шутили, негромко посмеивались, а Крист, осмелев, попросил Акила показать свою силу.
— Хотя бы немного, господин Рин… — упрашивал тот. — Бабуля столько рассказывала мне о вашем отце да его красавице-сестре! Теперь я сижу у костра с его сыном. Бабуля бы в жизнь мне не поверила!
— Прости, Крист, — ответил Акил. — Но я не желал бы пользоваться силой вне боя…
Крист понурил голову, но упрашивать не стал. Через несколько мгновений он уже снова глядел на Акил Рина, как на чудо.
«Доживу ли я до того момента, когда на меня будут смотреть как на Акила Рина с собственным именем, а не как на сына легендарного спасителя Архея, Лорена Рина?..» — подумал он.
Ночь была темна. Слишком темна. Она сдавливала.
Акил увидел Акме. Она вышла из своей палатки и остановилась, пристально вглядываясь во тьму.
Акил поблагодарил караульных за уделенное ему время и поторопился к тётке.
— Доброй ночи. Почему вы не спите?
— Должно быть, по той же причине, что и ты.
— Вы что-то слышали?
— Почувствовала твою тревогу сквозь сон.
— Мне лишь почудилось. Ложись спать. Все хо…
Его слова прервал чей-то придушенный крик, раздавшийся совсем рядом, кинувшийся ввысь раненой птицей и зависшей звоном над спящим лагерем.
— Вернитесь в палатку, — прорычал Акил и направился в ту сторону, откуда вырвался этот страшный нечеловеческий, приглушенный смертью, крик боли и ужаса.
Тьма закрыла его уши. Он не слышал более ничего. Акил опустил глаза и увидел, как по рукам его, повторяя изгибы вен, струится огонь и золотом просвечивается сквозь кожу, сияет, пронзает его плоть.
«Кунабула…» — почудился ему голос, но не его собственный, а чужой и до боли знакомый. Он тяжелым туманом наполнил его душу и сжал сердце.
Акил ускорил шаг, затем побежал.
За той палаткой, у который несли свою службу Крист и еще двое карнеоласцев, огромный, размером с медведя, зверь вонзал в плоть мертвого Криста свои длинные изогнутые клыки. Двое карнеоласцев лежали неподалеку — один с распоротым животом, второй еще был жив, но дергался и стонал в предсмертной агонии.
Зверь был настолько отвратителен и страшен, что Акил застыл, растерявшись. Изогнутая чешуйчатая спина, слишком маленькая для туловища голова, четыре конечности. На задние — короткие, но большие, — он опирался, двумя передними длинными и сильными придерживал жертву, чтобы зверю было удобнее выедать внутренности несчастного, однако пальцы на передних конечностях использовались скорее только в качестве оружия.
Это был демон Кунабулы. И если в лагерь забрел один, неподалеку должна прятаться целая стая или даже войско.
Демон почувствовал Акила тотчас. Он оторвался от своей кровавой трапезы, слегка приподнялся на задние конечности и повернул голову назад, не поворачивая туловища. Глаза его, красные, маленькие, близко посаженные, сверкнули холодным блеском, и из глубины его существа прорвался глухой рык. Затем голова доделала свой полный оборот, и зверь повернулся к Акилу всем своим грузным туловищем. Он оскалился, показав длинные острые зубы, и молодому человеку на мгновение подумалось, что эта чешуйчатая звериная морда была похожа на человеческое лицо, чудовищно изуродованное Иркаллой.
— Акил! — послышался неподалёку крик Акме.
Демон медленно раскрыл пасть, зашипел, высунув свой раздвоенный язык, и Акил, сжав руку, заставил демона загореться. Шкура зверя вспыхнула, будто факел, и существо оглушительно заверещало. Заверещало так, что у Акила заложило уши. Акил щёлкнул раскаленными пальцами, сияющими золотом, и у демона вытекли глаза, язык и пасть зашипели ядовитыми пузырями. Огонь забрался зверю в глотку, заставляя его хрипеть и выплевывать густую жидкость, бывшую когда-то его внутренностями.
По крикам и шуму в лагере Акил понял, что из тьмы вышли другие демоны. Акил приподнял руку ладонью вверх, и демон, сраженный пламенем, издох.
Пятеро огромных тварей окружали Акме Алистер. Каждый из них мог разорвать человека без труда и за самое короткое время.
У Акила знакомо защипало в кончиках пальцев. Демоны скорее почувствовали его, нежели увидели. Они зарычали на Акила, но тот сжал пальцы, и звери, один за другим, вспыхнули, словно свечи. Огонь стремительно обволакивал их, словно одеяло, укутывал своими тисками, терзал их. В ночь вонзались их пронзительные рычащие вопли боли.
Обычный огонь едва ли мог причинить им подобный вред.
«Рианорский огонь жжется сильнее», — мстительно подумал Акил, повел рукой, и огонь из костров и факелов в лагере жидким золотом полился к нему.
Через несколько мгновений бело-голубое пламя пронзило золото огня и агат ночи, объяв одного из демонов, превратив его в прах. Акме Алистер вступила в битву.
На миг Акилу показалось, что герцогиня, одетая в узкие штаны, приталенный колет и высокие сапоги, с распущенными по спине длинными волосами, — это Ишмерай. Однако наваждение растворилось.
Демоны встретили нового врага оскалом, роняя свою ядовитую слюну на вспоротую жаром битвы землю. Застигнутые врасплох, кунабульские твари попали в жаркий купол из золотого и голубого огня Акме и Акила. Гибель от золота и лазури пламени не пугала демонов. Они рвались к Рианорам воя, стеная, пронзительно визжа, погибая. Но там, где один демон становился прахом, появлялось три других демона, жаждущих человеческой крови.
Акме, пронзая землю огнем, слышала странный гул, который через некоторое время приобрел форму и стал словами. Голос, не то мужской, не то женский, сопровождающий ее всю жизнь во снах, вновь вернулся к ней и влился в нее ядом, прошипев:
«Отдай мне свою дочь…»
«Сначала убей меня и всех Рианоров!» — мысленно закричала Акме.
«Отдай мне свою дочь, и я дарую другим Рианорам жизнь…»
«Ты её не получишь!»
«Ту, что Молвит, оставь себе… Отдай мне другую дочь…»
Услышав
