короля, не обращая внимания на тяжелый взгляд герцога.
— Ты не всесильна, Акме, — ответил Арнил. — К тому же, я намерен беречь Рианоров. Я намерен действовать и делать все, чтобы защитить Архей и вас.
— Увы, но сил Карнеоласа, Полнхольда, Нодрима недостаточно, — возразил Лорен. — Я не уверен, так ли нужны победе фавны, как заявляет Провидица, но без нас, Арнил, ты ничего не сможешь сделать. Ты лишь зря отдашь жизни сотен и тысяч своих людей, но не увидишь победы.
Король был не так упрям, как его отец и старший сын, но он слишком сильно любил Акме и Лорена, чтобы принимать их помощь в столь страшном деле.
Через несколько дней королю пришло сообщение о том, что близ Авалара видели демонов. Они пронеслись тенью в сторону Карнеоласа и исчезли в наступавших сумерках. Это известие побудило короля утроить стражу на всевозможных тайных и явных выходах и входах в Кеос и на территорию Нелейского дворца. В боевую готовность были приведены Личная Гвардия и люди Гаральда, разбросанные по всему Карнеоласу.
Акме стремилась быть рядом с королем во всех его поездках по городу, однако Гаральд прилагал усилия для того, чтобы герцогиня оставалась во дворце в окружении своих людей.
Наступила весна. Кунабула снова замолчала. Донесения поражали своим однообразием: на западе все спокойно, без перемен. Враг дремал, словно свернувшаяся на камне под солнцем гадюка, или делал вид, что дремлет, а Полнхольд, Нодрима и Карнеолас тем временем собирали свои войска, чтобы в любую минуту ответить на кунабульскую агрессию.
То была весенняя тишь. Но тишь напряженная и зловещая.
Акил ушел в себя, гадая, почему Сагрия уже два месяца не отвечала на его письма. Он не видел ее уже так долго, и тоска возрастала с каждым днем все больше. С тоской возрастала тревога, с тревогой подозрения, что он намучил Сагрию так сильно, что она более не желает его видеть и знать. Он тосковал по ее смеху, улыбке, по густым волосам цвета расплавленной меди. С подозрениями приходила досада, а с досадой — горечь. Чувствовал ли он когда-нибудь подлинную горечь по Атанаис? Он сомневался, что на этот вопрос ему следует отвечать положительно.
Ему хотелось оседлать коня и умчаться в Сильван, приехать в ее дом без приглашения, вопреки всем приличиям. Ему хотелось увезти ее в Нодрим, противостоя воле ее отца. Он знал, то его поведением будет осуждено ее семьей и его семьей. Но ему это было безразлично, он хотел заполучить ее и сделать своей… кем своей? Подругой всех его одиноких дней, которые последует за тем, когда все отвернутся от него? Его спутницей? Любовницей? Его хранительницей.
«Какой хранительницей?.. — подумал Акил. — Хранительницей чего? Его жизни, его дома, его очага?..»
Он совсем запутался, но решил одно: если в ближайшее время он не получит от нее письма, он сорвется к ней в Сильван. И ни за что не послушает отца, если тот начнет его отговаривать.
* * *
Демоны начали съезжаться к Беллону. Плио пыталась устроить невероятный скандал, когда Акил заявил, что отправится в Беллон с герцогиней, герцогом, но не встретила в Лорене поддержки. Он отпустил своего сына и пригрозил Плио отправить ее обратно в Нодрим, если она не перестанет смущать их мужество своими слезами, стенаниями да криками.
— Я принцесса Нодрима! — вне себя вопила Плио, топая своими маленькими ножками.
— А я твой муж! — рявкнул Лорен.
И слово Лорена было решающим. Плио продолжала обвинять мужа в безразличии к судьбе сына.
Теперь едя верхом на своем коне на запад, Акил думал о том, что отец научился видеть в нем не капризного мальчишку, а мужчину, способного постоять не только за себя, но за свою семью. Лорен научился доверять ему.
Они ехали большим отрядом: герцоги, Акил, кронпринц Дарон, непременно пожелавший поглядеть на то, как стонет от страха Беллон, две сотни атийцев и три сотни карнеоласцев.
Львы, соколы и рианорские драконы ехали на помощь Беллону. И ехали быстро.
Акме, ехавшая рядом с кронпринцем, дивилась, насколько быстро Арнил снарядил отряд для помощи Беллону, которому угрожали демоны. И, имея неосторожность вслух высказать своё изумление, она не менее часа выслушивала от Дарона всю подноготную карнеоласской армии: от описания учений до предметов, курс которых выслушивают в академии.
Акил проснулся глубокой ночью в своем шатре от нарастающего чувства тревоги. В палатке он спал один, но тут же почувствовал, что рядом с ним оказался кто-то еще. Осторожно просунув руку под подушку, он взял за рукоять спрятанный под ней кинжал и прислушался: от мертвой тишины звенело в ушах. Он не слышал ничего, что должно было его насторожить, но сердце предвещало иное. Краем глаза он увидел свет нескольких свечей в другом конце палатки. Как только он направил на них взгляд, они засияли ярче, будто подмигивая ему, отвечая на его внимание. Подобно его собственному солнцу, они озарили палатку светом, прогоняя тьму. Оглядевшись, Акил никого не увидел. Однако тревога сидела рядом с ним, пристально глядела на него и пела во весь голос.
Он больше не мог спать.
Молодой человек сел на своем покрывале, обулся, поверх рубашки натянул колет, застегнулся и прислушался. Их немногочисленный лагерь в пять сотен человек спал. А караульные стояли неподвижно. Акил поднялся и вышел из палатки.
На край опустилась непроглядная ночь. Звезды заволокли тяжелые тучи, предвещая проливные дожди. Холодные ветры черным заревом бесновались по лагерю, забираясь в палатки, заставляя спящих плотнее укутываться в одеяла. Акил чувствовал, как тревожится огонь в кострах под яростным напором ветра.
— Господин в чем-то нуждается?..
Акил обернулся: к нему подошел один из атийцев герцога.
— Нет, благодарю вас, — отозвался молодой человек.
Он вздохнул, отправив к гагатовым беззвездным небесам серебристое облачко пара, затем подошел к караульным, гревшимся у огня.
— Бессонная ночка, господин? — спросил один из караульных.
В этой части лагеря их было трое.
«Маловато…» — вдруг подумал он.
— Бессонная, верно, — кивнул Акил. — И леса здесь слишком темные. Должно быть, много живности.
— Стайка волков не страшна нашему войску, — заявил молодой караульный, совсем юноша, года на три моложе
