Обняла меня, погладила по голове, как дитя неразумное.
– А стирать? Обстирывают в армии тоже бесплатно?
– Доспехи начищать точно не возьмутся, а вот остальное будешь сдавать раз в неделю. Если хочешь чаще, то тут придется развязать кошель.
– Сколько? – я решила уточнить сразу, чтобы больше не попадаться на удочку ушлых прачек.
– Как договоришься, но больше четверти медяка не давай. В месяц.
– Ага.
Надо бы мне сесть и записать местные расценки. Хорошо хоть золотую монету в монастыре не дали, иначе она уже лежала бы в кармане пройдохи–конюха.
– Мне на реку надо, пойдем со мной. Все равно без дела болтаешься.
– Их Светлость еще спит? – я повернулась лицом к зданию. На окнах герцога трепыхались занавески.
– Светлость давно ускакал. Видать, опять к мосту поехал. Все изучает, как увоха извести, – Шаманта сунула мне в руки корзину с тряпками и бутылью с щелоком, а сама взяла большую кастрюлю, дно которой сильно пригорело. – Песочком надо потереть, – поймав мой взгляд, объяснила она. – Сама виновата, задумалась. Заодно поговорим.
Чтобы выйти к удобной заводи, пошли вдоль забора постоялого двора. На заднем дворе на фоне телег, повозок и прочего армейского транспорта, черным гробом выделялась карета отвергнутой принцессы. В ней кто–то копошился, поэтому махина сотрясалась.
– Ведь могла пойти переночевать в дом к старосте, он звал, – кухарка кивнула на изучаемый мною предмет, – так нет. Пусть все видят, какой наш герцог изверг. Выгнал нежную фиалку на улицу.
– Они вчера ссорились, – осторожно вставила я, вполне понимая, кого назвали фиалкой.
– Они каждый день ссорятся, – отмахнулась Шаманта.
– Он ее отверг, – сплетничать не хотелось, но в то же время росло желание побольше узнать о пассии Их Светлости.
– Поделом этой Иллисе. У мужика забот полный рот, а тут она со своими капризами. Если бы ее не прислал сам император, давно бы под сраку получила. Сучка неуемная. Думала, никто не видит, как она шашни с секретарем Их Светлости крутит.
– Герцог поймал их.
– Вся армия слышала, как он поймал их. Комнату в «Хромой утке» разгромил. Думали убьет. Ан нет, фиалка прикинулась больной. Наш–то не такой, чтобы больную женщину крова лишать. Перетерпел. А как выбралась из кровати, – Шаманта хмыкнула, пояснив, – боялась, что так и оставит в «Утке», так больше к себе не подпустил.
– А секретарь?
– Тот, наверное, уже в столице лижет императору зад. Хотя бы от одного червя избавились. Теперь бы еще этот подарочек услать назад.
– Шаманта, скажите, как можно людей дарить кому–либо? – я вспомнила, что Иллису преподнес императору ее собственный отец. – Это же рабство.
– Вот уж кто главный раб здесь, так это наш герцог. Мало того, что сослали от двора куда подальше, так еще окружили доносчиками. Фиалка первая строчит, теперь вот ты…
– Я?! – я аж остановилась.
– А разве нет? Для чего тогда ты здесь?
– Подвиги в хрониках описывать.
– Так описывай, нечего бегать туда сюда и народ выспрашивать. Только смуту вносишь.
– Я?! – я чуть не плакала. – Да я хотела разобраться, что тут и как.
– Хотела… Эх ты. Даже нормально скрыть не можешь, что ты девчонка.
Я хватала ртом воздух. Вот он провал. И пары дней не продержалась.
– Слушай, Лохушка – это ведь твое настоящее имя?
Я кивнула. Как есть лох.
– Ты мне правду скажи, зачем здесь находишься и на кого работаешь?
Я заплакала.
– Ну чего ты, дурочка? Я не обижу. Разве не понимаю, как тяжело женщине в армии.
Как же меня распирало выложить все начистоту! Но если бы тайна была только моя. Я не могла выдать Конда, слишком опасно и для его жизни, и для моей. Подставила бы себя как шпиона, только на этот раз работающего не в пользу императора, а на благо опального принца. Поэтому произнесла то, что казалось более разумным.
– Я люблю герцога. Как увидела – сразу влюбилась. Еще там, на тракте, – я опустила глаза к земле. – Он мне руку подал и перчатку обронил. Я ее берегу. Глажу ее иногда в минуты блаженной мечтательности. Вы не думайте, я на самом деле из монастыря, только из женского. Вот и решила вырядиться монахом, чтобы ближе к Их Светлости находиться. Любоваться и молиться на его прекрасный образ.
– А куда настоящего Дона дела? – устав держать кастрюлю, Шаманта поставила ее на землю. – Я не дура, все вижу, все примечаю.
Вот черт, она и подмену раскусила! Ей бы в разведке работать.
– Он назад в орден вернулся. В тягость ему оказалась служба хрониста. Герцог его за витиеватый слог и восторженные словеса ругал, а по другому писать Дон не умеет.
– Ладно, – произнесла Шаманта, принимая мои объяснения. Я видела, что недоверие еще светится в ее глазах, поэтому, покопавшись в суме, которую вместе с кошельком по завету Конда всегда носила при себе, извлекла на свет перчатку герцога.
– Вот она, – благоговейно поднесла к лицу и потерлась щекой о мягкую замшу.
– Вот до чего девки дуры! – Шаманта сплюнула. – Увидела, влюбилась и понеслась. Да герцог таких как мы не замечает! Мы для него точно стул, без которого за столом не обойтись, а сломается и выбросить не жалко.
– Но я люблю его. Пусть платонически, но люблю.
Мамочки, как же я завралась, самой стыдно. Если бы не маска на лице, кухарка давно бы оценила мои полыхающие щеки.
– Тьфу на тебя!
– Вы меня не выдадите? Я так долго просидела в монастыре, что ничего о мире не знаю, поэтому и пытаюсь все выспросить. Я словно слепой котенок.
– Оно и видно, – Шаманта вновь подхватила кастрюлю и пошла по крутому бережку вниз к реке. Я поспешила следом. – Так и быть. Помогу. Только ты держись меня, и ничего без моего ведома не предпринимай. Герцог такие выверты не любит.
– А как вы думаете, остальные заметили, что я… девушка?
– Если бы заметили, давно стояла бы перед герцогом на коленях. Винилась бы.
– Спасибо, Шаманта.
– Потом
