– Нам повезло, что гуляющих так мало, – сказал Мират. – Судя по склону, нам в ту сторону.
Аяна шла за своей кирьей, семеня ногами так, чтобы их не было видно из-под подола, и откровенно наслаждаясь тёплыми шершавыми плитами боковой аллейки парка. Мират рассказывал что-то об охоте и грибах, и Гелиэр наконец успокоилась и перестала оглядываться на Аяну.
– Я бы тоже с большим удовольствием прошёлся босиком, – тихо сказал Конда.
– Так сними обувь, – подмигнула Аяна.
– Я больше не безумный кир. Я должен придерживаться правил приличия. Почему ты довела свою обувь до гибели, но продолжила осквернять её мощи?
– Не могла решиться на новые пытки. У вас очень неудобная обувь.
– Я говорил об этом как-то.
Двухколесный экипаж подскакивал на неровностях мощёной дороги. Аяна сидела, отряхивая с босых ног песок и мелкий сор, пытаясь отскрести тёмные пятна от сока какой-то травы, и всё ещё чувствуя кончиками пальцев горячие руки Конды, который помогал ей забраться в двуколку.
Гелиэр сияла, глядя из-за отодвинутой занавески на залив.
– Спасибо тебе, – сказала она, поворачиваясь наконец. – Это было чудесно.
19. Уметь смотреть и видеть
Ташта неохотно зашёл в денник, и Сэмилл недвусмысленно поднял бровь, глядя на бородатого Анвера.
– Держи, – сказала Аяна, вручая ему медяк. – Я должен тебе двадцать грошей.
– Тут лишнее! – нахмурился Сэмилл.
– У меня нет мельче. Запиши себе, что у меня излишек, – сказала Аяна, с удивлением глядя, как Сэмилл нахмуривается ещё сильнее. – Погоди-ка, – вспомнила она Иллиру, которая водила пальцем по бумаге, читая. – Сэмилл, ты не умеешь писать и читать?
– А ты как будто умеешь, – пробурчал мальчишка. – Чего? Чего так смотришь?
– А хочешь, я тебя научу? – весело сказала Аяна, кладя руку на его вихрастую макушку. – Сэмилл, хочешь, я научу тебя читать и писать? Считать-то ты умеешь, как я погляжу.
– У меня денег нет.
– Бесплатно.
Сэмилл уставился на неё с недоверием.
– Так не бывает.
– Приходи завтра к Иллире. Ты же завтра свободен?
– Нет. Завтра я вожу с Бертеле молоко на Эрвандес, а послезавтра на площади мою экипажи.
– Да. Я смотрю, у тебя работы много. Ладно. В общем, если хочешь, можешь найти меня у Иллиры или на улице Венеалме в доме...
Аяна судорожно вспоминала хоть какую-то примету дома Конды, но, кроме самого Конды, в голову ничего не приходило. Дом ничем не выделялся в ряду прочих, кроме того, что там был тот, к кому она стремилась, но разве это укажешь как примету?
– В общем, найди меня или мою сестру. Ты ведь знаешь её?
– Да. Аяна. Такая, светленькая, как ты, – всё ещё недоверчиво сказал Самилл. – Ты правда можешь научить? Я мог бы тогда подрабатывать в лавке...
– Конечно.
Аяна пересекала улицу, вспоминая Иллен из маленькой деревушки в начале пути по широкому, прекрасному Арнаю, и думала, выполнила ли та своё обещание поделиться знаниями.
– Иллира! Садор! Добрый вечер! – радостно сказала она, заходя в дом.
– Что ты тут делаешь? – спросила Иллира удивлённо. – Я думала, тебя... ждут на Венеалме.
– Ждут. Я хотела поцеловать Кимата.
– Он с Чериллом, наверху.
– Черилл приехал? – обрадовалась Аяна, взбегая по лестнице. – Черилл! Рада видеть тебя! Как твои дела?
– Помаленьку. Всё хорошо. Вот, видишь, – сказал он, указывая на Кимата. – Мячик ему привёз.
Кимат увлечённо кидал кожаный мячик, набитый, по всей видимости, сухой фасолью. Аяна поймала сына и расцеловала в обе щеки.
– Ладно. Я зашла потискать его, а теперь мне пора бежать, – весело сказала она. – Ты тут надолго?
– До завтра или до послезавтра.
– До встречи!
Аяна шла, наблюдая, как тени вытягиваются, и как постепенно меняется цвет неба. Улицы сменяли одна другую, и вот начали встречаться зияющие впадины в мостовой, поросшей зеленью меж камней. Дым очагов поднимался над крышами, принося запахи жареной рыбы и овощей, прохожие спешили мимо по каким-то своим повседневным делам, скрипели ставни, лаяла где-то небольшая, судя по голосу, собака, а Аяна шла, вспоминая глубину, над которой качалась сегодня, омываемая тысячами растворяющихся в зыби мерцающих звёзд, поддерживаемая незримой ладонью.
Она постучала в дверь и с улыбкой прислушалась к слегка фальшивой мелодии лестницы, и к шороху босых ног за дверью. Конда втянул её внутрь за талию, одновременно отклеивая поддельную бороду, и покружил у порога.
– Постой... постой! – с удивлением сказала Аяна. – Подожди. Конда, когда ты это сделал?
Она изумлённо оглядывала помещение первого этажа, а он прижался к её спине, обнимая, довольный собой.
– Ты давно тут не была. Я тут прибрался немного. А то, в самом деле, логово какое-то. Стыдно тебя привести.
– Ну и ну, – сказала Аяна, садясь за чистый стол и осматриваясь. – Откуда это?
– От старьёвщика. Я пока экономлю. Оно было гораздо грязнее, но мы отмыли и отчистили всё. Мы с Арчеллом. И стены с полом тоже отмыли.
Аяна уставилась на очаг, тоже чистый, с готовыми дровами, с сияющим крюком для котелка и стоящей рядом решёткой, и перевела изумлённый взгляд на Конду.
– Почему ты так смотришь? – спросил он весело, доставая из шкафчика бутылку вина. – В чём причина?
– Не знаю. Просто мне нравится, – так же весело сказала Аяна. – Это чем-то похоже на дом... На долину. Конда, ты разрешишь мне пить? Ты же был против.
– Мы празднуем, забыла? Я не против. Как я вообще могу что-то тебе запрещать? Я против, чтобы ты ходила пить с какими-то незнакомыми парнями. Только и всего. Хочешь выпить – пей со мной. Без меня – не надо.
Он закатал рукава рубашки, открыл бутылку, налил половину стакана красного, потом отпил немного.
– Твоя очередь.
Аяна серьёзно посмотрела на него, потом на стакан, на то место, которого касались его губы, и тоже отпила. Вино было сладким и терпковатым, и чем-то очень отдалённо напомнило ей запах трав из курительной трубки Анкэ.
– Конда, один человек отпил из моей чашки ачте и вернул её мне, – сказала она, вспоминая. – Что это значит? У вас есть какие-то обычаи, связанные с этим?
– И да, и нет, – сказал Конда, пододвигаясь к ней вместе со стулом и развязывая тесёмки воротника. – Если это малознакомый человек, то такой жест – слишком откровенный, конечно. За границами приличий.
– Погоди... Тогда, в долине. На свадьбе Ани и Анкана! Я пила мёд, а ты занудствовал по поводу того, что кирьям нельзя хмельное. Ты же выпивал половину всего, что мне наливали!
– Да? – спросил Конда. – Неужели?
– Ты очень фальшиво сейчас поднял свои красивые брови.
– Я играл в эту игру. Я хотел представить, как это, пить из одного стакана на свадьбе, и воспользовался тем, что ты не знаешь наших обычаев.
– Свадьба была чужая.
– И ты ничего не знала.
Он придвинулся ещё ближе, и у Аяны участилось дыхание.
– Ты дразнишь меня, – изумлённо сказала она, с восторгом глядя на его развязанный воротник рубашки и закатанные рукава. – Ты сейчас специально дразнишь меня!
– Зачем бы я стал делать такое? – весело спросил он, оттягивая воротник двумя пальцами, будто он тесен. – Зачем мне это на...
– Я хотела спросить, – сказала Аяна, устраиваясь поудобнее на комковатом матрасе и прижимаясь к горячей груди Конды. – Почему ты ходишь ко мне через окно, как мой кот? В комнате есть дверь.
– Я ни разу не видел твоего кота. Зачем мне открывать две закрытых двери, если я могу сразу попасть в твою постель через открытое окно? – удивился Конда.
– Действительно. Я как-то не подумала. А если я его закрою?
– Я постучусь. Аяна, я не хочу, чтобы ты его закрывала. Я хочу, чтобы к тому времени, когда холод вынудит тебя это сделать, окно было уже в другом доме, возможно, даже и не в этом, а получше, и я мог не уходить с утра, чтобы не смущать соседей, а оставаться столько, сколько мы сами решим.
– Обними меня покрепче. Что мы будем делать?
