Он посмотрел на неё, слегка прищурившись, и Аяна тоже взглянула ему в глаза, прямо в зрачки, где под искорками многократно отражённых в тёмных волнах лун и звёзд таилась затягивающая бездна, без конца и края, и словно почувствовала под лопатками его ладонь, которой он поддерживал её на бесконечной поверхности этой бездны, пока мерцающая рябь омывала её кожу раздробленными, тысячу тысяч раз повторёнными отражениями звёзд.
– Тихо, тихо, – сказал он, легко поднимая пальцы. – Пусть эта буря бушует на Венеалме.
Аяна выдохнула, застыв в полушаге к нему, опуская плечи, унимая сердце, возвращаясь из звёздной прохлады над бездной на светлую горячую каменную дорожку, в приторный аромат цветов, щебетание птиц, полуденный зной, шорох шагов, подолов, негромкие спокойные разговоры прогуливающихся мимо людей.
Она восстановила дыхание и обернулась идти дальше и встретила недоуменный взгляд Гелиэр, которая остановилась с Миратом у деревянных перил ограды прудика, одного из тех, что составляли прохладную зеленоватую водную дорогу по парку.
– Может быть, покатаемся? – спросил Мират. – Гели... Ты не против, кирья Эрке?
Гелиэр беспокойно смотрела на Аяну, но кивнула, отворачиваясь к Мирату.
– Да... да. Там, наверное, прохладнее.
– Постойте здесь, – радостно сказал Мират. – Сейчас.
Аяна с умилением любовалась на смущённую, но всё так же сияющую Гелиэр, провожавшую взглядом кира Атар, который договаривался о четырёхместной лодке, и улыбалась.
– Прошу, кирья! – Мират протянул обе руки к Гелиэр, стоя в лодке, закрепленной у причала, и она со смехом шагнула к нему, усаживаясь на скамью.
– Капойо, – сказал Конда, шагая в лодку и протягивая руку Аяне.
– Я боюсь, – прищурилась она. – Кир Пай Конда, я неуклюжая. Помоги мне, пожалуйста.
Конда хмыкнул, и, балансируя, схватил её за талию и перенёс в лодку.
– Ох, капойо, доиграешься, – сказал он тихонько ей в ухо, не спеша убирать руки, и Аяна чуть-чуть потанцевала плечами и совсем незаметно показала ему кончик языка.
Лодка несла их по глади прудов, не нарушаемой ни малейшим ветерком, будто запечатанной в бутылке вроде тех, что стояли у Конды на книжных полках. На поддельной воде в маленьких бутылках, в сомкнутых объятиях слегка зеленоватого стекла, замерли в вечном, непрерывном движении покоя крошечные корабли с канатами, сделанными из суровой нитки, с неизменно наполненными воображаемым ветром парусами из седы и с мачтами чуть толще вышивальной иглы. У Аяны сжалось сердце, когда она подумала, что Конда мог в том приступе ярости разбить один из этих корабликов, и тут же она почувствовала себя очень, очень виноватой за всё, что не сделала и не сказала вовремя.
Конда греб, сидя на носу, что-то отвечая на весёлые вопросы Мирата, а потом уступил ему вёсла и сел на дно лодки, на решетчатый настил, под которым плескалась вода.
– Тут никого нет, – сказал он, разводя руками, в ответ на приподнятую бровь Мирата.
На прудах и впрямь было пусто. Пара лодочек в отдалении, да брошенные у берега двух– и трёхместные лодчонки вроде той, на которой Аяна катала Гелиэр в их прошлый приход сюда, а ещё гуляющие по дорожкам невидимые за деревьями и кустами девушки и парни, чьи голоса приглушённо, едва слышным эхом, доносились до воды.
– Все разъехались по эйнотам, – сказал Мират. – Гели, в какой эйнот ты хотела бы ездить на лето? Ваш или наш?
– В любой, – сказала Гелиэр. – А лучше каждый раз в разные, если можно. Мне не хочется сидеть в одном доме, особенно после рассказов моей капойо и подруги Аяны о том, как много интересного в мире.
Аяна вздрогнула, но не от этих слов, которые согрели и одновременно потревожили её сердце, а от того, что Конда внезапно согрел её лодыжку своими пальцами, незаметно сунув их под подол платья. Она сидела, едва сдерживая смех, а Конда щекотал ей ногу с абсолютно невозмутимом видом. Она попыталась высвободить ногу, но это её ёрзанье заметила Гелиэр и обеспокоенно склонилась к уху Аяны.
– Аяна, у тебя... зов природы? – взволнованно прошептала она. – Давай попросим причалить, а то выйдет конфуз... Ох, что же делать...
Мират тоже бросал косые взгляды, и Аяна дёрнула ногой, безуспешно пытаясь вырвать её из железной хватки Конды, но тот лишь хитро покосился.
– Всё хорошо. Может, погуляем? – спросила Аяна. – Гелиэр, как насчёт пройтись?
– Давайте доберёмся до тех кустов, – сказал Мират. – И оттуда пойдём к выходу. Мы довольно давно в парке, боюсь, девушки могут устать на этой жаре.
Он подвёл лодку к берегу, расцвеченному брызгами пышных цветов на шарообразных кустах, выпрыгнул, невольно раскачав её, на берег, и подтянул за верёвку. Конда поднялся, отпуская наконец ногу Аяны, и подал руку Гелиэр. Та, бледнея, протянула ему руку и неловко вышла из лодки к Мирату.
– Капойо, – сказал Конда, – тебя снова переставить?
Аяна не могла состроить ему рожу, хотя и очень хотела, потому что на неё смотрела её кирья, поэтому просто протянула ему руку и вышла на берег по неожиданно тёплой под ногами решётке настила, крепко схватив пальцы Конды и слегка сожалея, что не кивнула.
– Эх! – сказал Мират, ногой отпихивая нос лодки от берега. – Славно про...
– Подожди! – воскликнул Конда. – Зачем? Она не привязана!
Было поздно. Лодка медленно удалялась от берега, и короткий конец верёвки нырнул в воду, прямо из-под ноги Аяны, которая пыталась задержать его, наступив.
– Аяна, – прошептала Гелиэр. – Твоя обувь...
Аяна глянула вниз, на свою босую ногу, и быстро спрятала её под подол.
– Я же говорила, что они готовятся сойти в лейпон, и туда им и дорога, – прошептала она. – То-то я думаю, так легко ногам стало, будто от грехов очистились.
– Ничего, её зацепят багром, – сказал Мират, уже оборачиваясь уходить. – Я что-то не подумал. Простите. Погодите, что это там?
Он вытянул шею, пытаясь рассмотреть то, что лежало на дощатом настиле дна.
– Это мои туфельки, – сказала Аяна, уставясь в землю и вспоминая, как дёрнула ногами, когда Конда щекотал её. – Мне очень неловко. Простите. Они сами свалились. Видимо, пришёл их последний час.
Наступила тишина.
– Судя по их внешнему виду, их последний час наступил очень, очень давно, – с сомнением сказал Конда. – Ещё до пришествия Алкейма. Я бы не узнал в этом обувь, если бы ты не сказала, капойо.
– Не смущай капойо, Конда, – казал Мират. – Разное случается. Никто ничего не видел. Замнём.
Они стояли и молча смотрели, как лодка неторопливо уносит серое измученное нечто от берега.
– Но мы видели, – сказал укоризненно Конда. – Такого зрелища не стереть из памяти. Там уже... нечего заминать. У кутарцев есть обычай. Они хоронят павших и усопших в море, отправляя погребальную лодку и запуская ей вслед горящую стрелу. У меня нет лука, а жаль, потому что надругательство над останками усопших – это великий грех, отягощающий совесть, а над этими останками явно надругались не раз и не два, и дальнейшее их присутствие в нашем мире есть попрание всяких норм морали. Капойо, неужели твоя совесть молчала, когда ты попирала... это?!
Он укоризненно посмотрел на Аяну, которая стояла, виновато покраснев и еле сдерживая смех, и умоляюще глядела на него.
– Нет, я не полезу за ними в воду, – сказал он, расширив глаза. – Я только что говорил по огненное погребение, потому что побоялся, что это вернётся в виде врэка, так что однозначно нет. Хотя тут явно теплее, чем в водах Фно.
– Фно? – переспросил Мират.
– Да. Одна очень красивая река, в которой я однажды с большим удовольствием искупался, – сказал Конда.
Аяна увидела его вновь стоящим перед арем Тоссом в мокрой одежде, с которой капала холодная, как последние дни сентября, вода Фно, и содрогнулась.
– Тебе придётся идти босиком, капойо, – сказал Конда. – К счастью, тут нет камней, о которые можно распороть ногу.
– Спасибо за заботу, кир, – вежливо кивнула Аяна. – К счастью, это всего лишь ухоженная тёплая дорожка, а не какие-нибудь сугробы.
