открытие: почти на каждом исписанном мной листочке стояли пометки, сделанные рукой герцога.
Там, где я оставила место для перечисления погибших прачек, имена уже стояли, а ниже следовало дополнение, что решением Их Светлости герцога Эльбера Фейсон Эривердского, каждой семье будет отправлена денежная помощь из его личных средств.
«Армия и Родина не забудут тех, кто им верно служил», – дописал он.
Я мысленно поставила еще один плюсик к светлому образу полководца.
На странице, где я рассказывала о шлеме, волшебным способом берегущем его владельцев, обнаружилась пометка–приказ: «Хочу посмотреть. Принесите мне его».
А в том месте, где я описывала разнузданную «вечеринку» армии и возмущалась пренебрежительным отношением к представителю церкви, герцог и вовсе не был кратким и сделал пространное пояснение:
«Я считаю, что воинам иногда полезно расслабиться и вновь почувствовать вкус к жизни. Пережитый ими ужас и неизвестность, что ждет впереди, не делают их сильнее. Праздник, пусть и надуманный, приводит в порядок душевное равновесие и вымывает фатальные мысли, к коим я отношу «Мы все умрем!». Помимо этого, я считаю благотворным общение в свободной обстановке, когда формируются дружеские связи и привязанности. Они работают на сплочение армии.
А что касается священнослужителей, то хотелось бы кое–что пояснить. Обитатели мыслящего мира, как правило, делятся на три сословия: молящихся, воюющих и трудящихся. Армия представляет собой уменьшенную модель общества. Вам выпала честь представлять молящихся. И вот тут я вижу проблему. Подумайте, может быть, вам приходится нелегко вовсе не из–за того, что солдаты грубы и не чтят бога? Пусть не каждый из них наделен большим умом и тонкой душевной организацией, но почувствовать ложь, прячущуюся за одеянием монаха, они способны. А ложь никогда не вызывает уважения».
– Боже! Ложь под рясой! Он меня раскусил!
Мои руки затряслись, и бумаги посыпались на пол. Я была в панике. Моя тонкая душевная организация не выдержала, и я принялась лихорадочно собирать свои вещи.
«Бежать! Бежать!» – стучало в моем мозгу.
Напихала в наплечную суму все то, что могло пригодиться мне как женщине, а не как монаху. План побега все четче вырисовывался в мозгу: забрать осла, обмотать его копыта тряпками (видела в фильме, как цыгане воруют лошадей), под покровом темноты проскользнуть мост, а далее держать путь в сторону Зохана, где меня никто и никогда не видел.
Остановлюсь на тракте в каком–нибудь заведении вроде «Хромой утки» и затаюсь. Смыв краску и переодевшись, я снова сделаюсь женщиной. Незнакомкой. Потом с оказией отправлю записку настоятельнице. При разумных тратах денег хватит до тех пор, пока от Конда не поступит сообщение, что делать дальше.
Не знаю, хорош ли был придуманный мною план, но я свято верила, что справлюсь. Главное, не забыть бросить на мосту плащ монаха. Пусть думают, что меня прикончил увох.
Я на цыпочках вышла из комнаты и, убедившись, что за дверью герцога тихо, направилась в конец коридора к лестнице, ведущей на первый этаж.
Там мне пришлось затаиться, отступив в тень.
На лестнице кто–то тискался.
Только когда страстные любовники расцепили объятия и, пошатываясь, направились в сторону покоев, я опознала их: мой женишок воплощал в жизнь задуманное – собирался провести ночь с экс–любовницей герцога. Пройдя от меня так близко, что при желании я могла бы прикоснуться к плечу растрепанной Иллисы, меня все же не заметили. Страсть делает людей слепыми.
Опускающаяся ночь, суета вокруг столов, где одни уже заканчивали есть, другие только приступали, призывный смех и плеск, доносящиеся от реки, куда стекались свободные от несения службы и куда, накрасившись и принарядившись, направлялись представительницы древнейшей профессии – все это делало монаха неинтересным для разглядывания.
– Шаманта, – я тронула сидящую на табурете кухарку за рукав, – мне нужна ваша помощь.
Она обернулась и, заметив разбухшую суму на моем плече, в удивлении подняла брови.
– Подожди, сейчас герцогу отошлю последний поднос и освобожусь.
– А где он? – я поискала глазами дюка Э и обнаружила его в импровизированной беседке, укрытой с трех сторон гобеленами. Он беседовал о чем–то со старостой, которому не предложили сесть, отчего тому пришлось наклониться. – Не хочу, чтобы Их Светлость меня заметил.
Я быстро заняла табурет Шаманты, поднявшейся, чтобы снять с огня небольшую кастрюлю, где готовилась еда лично для дюка Э.
Она придирчиво осмотрела варево. Зачерпнув ложкой, попробовала жижу, удовлетворенно кивнула и только после этого позволила ждущей Волюшке выложить на блюдо тушеное мясо с соусом и обильно посыпать его зернами граната. Подоспевшие разносчицы похватали подносы, на которых кроме горячего высились чаши с нарезанными фруктами и сладостями.
– Все! Теперь можно и самим поесть, – Волюшка вытерла руки о полотенце и пододвинула к центру разделочного стола глиняное блюдо с зеленью.
– Ешь, – Шаманта, не позволив встать, сунула мне в руки тарелку, на которой умопомрачительно вкусно пах кусок мясного пирога. – Я так устала, что даже не могу есть.
– Я тоже не могу, – произнесла я. – Заверните лучше с собой. Я пришла попрощаться.
Волюшка, удобно устроившаяся на принесенной скамье, перестала жевать.
– Герцог понял, что я вру. А если догадался он, то к утру об этом будет знать и мой жених. Мне нужно бежать.
– Куда бежать? – Шаманта опустилась рядом с подругой.
– У меня есть люди, которые придут на помощь. Нужно лишь выбраться на тракт и отправить им весточку.
– Опять тайны. Люди, весточка.
– Да, – произнесла я твердо. – И лучше вам о них не знать.
Шаманта поджала губы.
– Чем мы можем тебе помочь? – Волюшка отложила ложку.
– Мне нужно женское платье. Какое–нибудь попроще.
– Иди за мной, – старшая кухарка поднялась и направилась в сторону своей телеги. Теперь над ней возвышался тент, делающий повозку похожей на домик. Запалив лампу – в горах ночь наступает быстро, Шаманта нырнула в недра кибитки и после долгой возни и тихих ругательств вытащила на свет платье. – Почти новое, – буркнула она, – всего лишь раз одеванное. Не обессудь, если будет большим.
– Я подправлю. У меня с собой есть нитки и иголка.
– А я принесла нижнюю юбку, – запыхавшаяся Волюшка сунула мне в руки узелок с чем–то
