— Сесиль, душа моя, ты великолепна! — Форбенкс захватил в свои пухлые ладошки руку мадам Лилье и с явным удовольствием поцеловал. — Даже мне, старому холостяку, понятно, как прекрасно твое творение! А цветы!.. Сеси, неужели ты вспоминала то, о чем я сейчас думаю? Таинственный трилунник с золотыми цветами, который мы искали двадцать два года назад?
Графиня Роддерик слушала мага и недоумевала: причем тут трилунник, почему он вдруг ударился в какие-то воспоминания? А Бартоломью, став еще более нелепым, чем обычно, вдруг начал неуклюже топтаться на месте, в некоем подобии танца, и напевать приятным баском:
Сиянье трех лун, ты творишь чудеса,
Каких не придумает умник,
Становятся ближе к земле небеса,
Когда зацветает трилунник!
Эвелина рассердилась было на мага, не понимая его странной выходки, но Бартоломью так увлеченно распевал свою песенку, так потешно притоптывал на месте и покачивался из стороны в сторону, что графиня сама не заметила, как начала смеяться. Толстый увалень, каким выглядел сейчас Форбенкс, словно обрадовался, услышав смех графини. Он успел запыхаться и петь уже не получалось, но зато маг достал из кармана брюк какой-то свисток и довольно складно принялся насвистывать мелодию песенки. Эвелина совсем забыла, что собиралась сердиться, и смеялась так, словно вновь стала маленькой Велли, впервые увидевшей циркового клоуна. Рядом с ней звенел голосок смеющейся Кэти, мадам Лилье, сначала фыркнув на нелепые проделки приятеля, тоже принялась смеяться. Маркиз д'Анжу заливался хохотом, граф д'Жене соизволил снисходительно усмехнуться. Только юная Эльзи стояла молча и равнодушно, а когда запыхавшийся маг, наконец, остановился и обратился к юной маркизе с вопросом, как ей понравилась песенка, маркиза д'Анжу ровным спокойным голосом ответила:
— Да, она веселая, мне нравятся такие песенки.
— А Вам, милая леди, Вам понравилось? — толстячок, как будто не заметивший равнодушия Эльзи, обратился к Кэтрин. Девушка, все еще смеющаяся при одном взгляде на мага, с трудом нашла в себе силы ответить:
— Очень понравилось, господин маг, очень! Это же одна из песенок, которые поет Лунный Бродяга, правда?
— А, ну конечно, — Бартоломью принял надутый вид обиженного ребенка, — вам, девчонкам, лишь бы слушать песенки вашего кумира — Айвена Лунного Бродяги! К Вашему сведению, дорогая леди, эту песенку поют так давно, что никто и не помнит, когда она прозвучала в первый раз. Но Айвена Бродяги в те времена еще и на свете не было, да и родителей его тоже!
— Айвен… — неожиданно для всех раздался голос юной маркизы, — Лунный Бродяга…Ты знаешь его?
Эльзи обращалась к Кэтрин, и графиня увидела, что сквозь равнодушие маркизы как будто пробивается какое-то чувство: тревога, волнение, попытка вспомнить? Эвелина не могла понять точно, что сейчас испытывает маркиза д'Анжу, но, по сравнению с прежним безучастным выражением, на ее лице бушевала буря эмоций. А Кэтрин со всей искренностью ответила на вопрос Эльзи:
— Конечно, я знаю Айвена, его все знают! Ой, то есть я не видела его самого, но песни Айвена знаю, как можно их не знать! А когда начнется Лунный Бал, Айвен выступит во дворце, и я смогу увидеть, как он поет, представляешь? И ты сможешь, все кто только будет на Балу!
— Айвен будет во дворце! Папа, ты слышишь? — лицо Эльзи приобрело совсем обычное для молодой девушки, эмоциональное выражение, она повернулась к отцу с такой надеждой во взгляде, что маркиз д'Анжу смущенно отвел глаза. Эвелина уже поверила, что маркиза полностью пришла в себя от непонятного морока, лишавшего ее чувств, но тут граф д'Жене поднялся с места, опираясь на свою необычную трость.
— Эльзи, ты забылась! — жесткий голос графа прозвучал непререкаемым приказом. — Ты — моя невеста и равнодушна ко всем и ко всему, кроме меня, своего жениха, графа Огюста д'Жене!
Трость стукнула по полу, Эвелине показалось, что темные глаза орлиной головы сверкнули красным огнем, но вспышка была так мимолетна, что графиня не могла бы утверждать с уверенностью. А юная Эльзи вновь поникла, прежнее равнодушие вернулось к девушке. и она ровным голосом ответила:
— Простите мою несдержанность, Ваша Светлость.
Огюст д'Жене неспешно подошел к юной маркизе, по-хозяйски взял девушку за подбородок и, приподняв ее голову, внимательно вгляделся в потухшие отрешенные глаза.
— Вот так-то лучше, девочка моя, — удовлетворенно заметил старик, — тебе всего лишь надо слушаться меня и своего отца, и ты никогда не совершишь непоправимой ошибки.
— Да, Ваша Светлость, я помню, что Вы хотите мне добра и буду слушаться, — голос Эльзи, отозвавшейся на реплику графа, был настолько лишен эмоций, что дамы в недоумении переглянулись, а маркиз д'Анжу суетливо вытирал пот со лба, пытаясь за неискренней улыбкой скрыть свое волнение.
Граф д'Жене, не обращая внимание на окружающих, покровительственно улыбнулся юной маркизе, отпустил ее подбородок и вознамерился вновь вернуться к удобному креслу. Но, неожиданно для графа, на его пути возникло препятствие — смешной маленький толстяк стоял совсем рядом с высоким д'Жене и, задрав голову, с детским любопытством рассматривал его. А потом, с неменьшим любопытством, задал совсем уж наивный вопрос:
— Послушайте, а как Вы это сделали?
— Что именно? — д'Жене не скрывал своего презрения к нелепому человечку, но толстяка, казалось, ничто не могло смутить. Он по-прежнему стоял на пути надменного графа и таращил на него глаза. А потом задал еще один вопрос, неожиданно для всех, очень серьезным и даже жестким тоном:
— Что именно? Да вот то самое, что сейчас произошло с девушкой, вот что! Как Вам удалось заглушить в ней все чувства и оставить только послушание, одно только послушание и покорность Вам, ее владельцу!
Глава 21
Злоба исказила высокомерное лицо старика, он поднял трость, словно собираясь ударить нелепого мага, но в последний момент сдержался и всего лишь процедил сквозь зубы:
— Ничтожный шут! Отойди прочь, пока я сам не отшвырнул тебя с дороги!
У Эвелины дрогнуло сердце от испуга, но Бартоломью Форбенкс стоял на прежнем месте и бесстрашно смотрел в глаза противнику. Сейчас маг не выглядел смешным увальнем, он словно вырос, да и живот куда-то делся. Даже круглые очки уже не подчеркивали образ недотепы, а смотрелись необходимым атрибутом ученого высокой степени.
Невысокий плотный мужчина, каким выглядел сейчас Бартоломью, ничего не отвечал графу, он просто стоял на его пути, но так спокойно и уверенно, словно именно маг был здесь хозяином положения. Обозленный граф не выдержал "наглости захудалого городского мага" и поднял на него свою трость. Яркая красная молния сверкнула от навершия, целясь в бесстрашного толстяка, но тут же исчезла, растворилась в еще более яркой вспышке света, возникшей от взмаха руки Бартоломью. Непостижимым образом он уничтожил молнию без следа, а сразу вслед за этим, потоком слепящего света, все равно как кнутом, выбил опасную трость из руки д'Жене.
Стук упавшей на пол трости совпал с толчком открытой входной двери. Но в этот раз колокольчик почему-то промолчал, и новых посетителей никто не заметил. Все, кто находился в комнате были настолько напряжены и ошарашены происходящими событиями, что и звон колокольчика вряд ли услышали бы. Графиня Роддерик застыла на месте, прижимая к себе Кэтрин, — как только сверкнула молния, девушка бросилась к ней, словно ища защиты, да так и стояла все время в объятиях старшей подруги. Мадам Лилье ахнула от возмущения, что на ее Барти напали, но вмешиваться не посмела, только крепко сцепила руки, изо всех сил сдерживая свои чувства. Испуганный маркиз д'Анжу подбежал к Эльзи, стараясь заслонить ее от происходящего. Что же касается самой девушки — она, пожалуй, единственная из всех оставалась холодна и безучастна к разгоревшейся рядом битве.
Бартоломью легко поднял необычную трость и с интересом принялся ее рассматривать. Граф д'Жене со всей яростью бросился к нему, но тщетно — невидимая стена не подпустила Огюста к магу. А когда граф отступил, собирая силы для новой попытки, он почувствовал на своих плечах чьи-то сильные руки. Озлобленный д'Жене резко обернулся и увидел двух крепких мужчин в форме магической охраны. Их суровый вид яснее всяких слов говорил, что повторное нападение на Форбенкса мужчины не допустят.
