из младших жила частичка её, а потом вдруг все они, и старшие, и младшие, перестали быть. Они остались лишь в ней — их единственной надежде, единственном продолжении, но и она — растворялась, переставала быть драконом, переставала быть живой, переставала быть… с каждым днём. И лишь тот, кто живёт далеко на севере, за грядой чёрных гор с белыми вершинами, сможет остановить действие яда, задержать её, а теперь всё их наследие, в ней, здесь. Ему по силам спутать планы королю, жаждущему истребить всех драконов, и виной всему — предсказание о драконе, который положит конец его роду и его воинству. Да только зачем нужен этот король драконам? Кто из них знал о короле до того, как всё началось? До того, как он сам всё начал.
Змееяд
След её я отыскал быстро. Не знаю, какие сложности были с этим у предыдущего наёмника, который не довел дело до конца. Найти ее было просто, во всяком случае, для меня.
Она шла довольно медленно, перебираясь через замшелые кочки и нагромождения валунов, старалась держаться под сенью реденького лесочка, но неотвратимо приближалась к большой каменистой равнине, раскинувшейся пред грядой чёрных холмов. Было заметно, что ей тяжело и больно. Она то и дело останавливалась, переводила дыхание, опершись тонкими руками о валуны, иногда её скручивали жестокие приступы кашля, после которых женщина ещё некоторое время приходила в себя, прежде чем продолжить путь.
Сначала я неслышно следовал за ней, след в след, незримо и неотвратимо, как и подобает смерти. После очередного приступа кашля я увидел на её ладонях кровь — густую, маслянистую, чёрную драконью кровь. Теперь я был точно уверен, что она — та, кто мне нужен.
Взобравшись на гряду валунов, скользких от первого сковавшего их ледка, я залёг с арбалетом в низеньких ёлочках, ожидая оптимального для выстрела момента. И вот она вышла в точности под мою стрелу и замерла. Я положил палец на спусковой крючок, готовый выстрелить в любую секунду и… был не в силах этого сделать.
2
Изольда
Я поняла, что он здесь. Убийца. Я почуяла его. Запах кожаной маски, стального болта в арбалете, хладнокровной готовности убить меня и следом — запах его страха, рождённого бессилием пред чем-то непостижимым.
Я стояла и ждала, но чего? Выстрела, которого, я понимала, уже быть не могло, его дальнейших действий? Признаться, если бы этот человек выполнил свою работу так, как про это рассказывали — быстро и безболезненно… безукоризненно — он стал бы моим избавителем.
Едва уловимое движение теней справа от меня, на каменной гряде, на самой грани видимости. Убийца стоял в полный рост, бледный, с рассыпавшимися по плечам волосами цвета тьмы. В одной руке он держал опущенный арбалет, а в другой — кожаную птичью маску. Это дурной знак. Лицо Убийцы видят лишь те, кому суждено умереть от его руки. Красивое лицо, надо признаться. И я ещё несколько мгновений жду, что он передумает, вскинет арбалет и избавит меня от боли, снимет тяжесть всех обязательств, всей ответственности, которые легли на последнего дракона, умудрившегося выжить.
Но мы не можем: он — сделать то, что должен, я — не сделать.
И я продолжаю свой путь.
Змееяд
Мы стоим и смотрим друг на друга очень долго, и я всё отчётливей понимаю, что не могу убить её, но не понимаю, почему. Впервые за долгие годы моего ремесла я не могу прервать чью-то жизнь.
Тут она легонько, с кратким вздохом, кивает: «Всё, мол, пора мне, тороплюсь», будто завершая неинтересный разговор. И продолжает свой путь. Не оборачивается, не ускоряет шаг, не пытается спрятаться. Просто идет в выбранном направлении, сверяясь со своим внутренним компасом.
«Ну, стреляй же! — до звона в ушах вопит мой разум, — стреляй, пока не видишь этих спокойных и грустных янтарных глаз!» Она дала мне возможность убить себя. И я ею не воспользовался. Отчего-то теперь мне казалось, что я не имею права отнять её, и без того утекающую с каждым приступом кашля, жизнь.
Изольда
Он не стал стрелять. Но он и не ушёл. Убийца следовал за мной на почтительном расстоянии, не пытаясь более быть незаметным.
После полудня, действительно, пошёл снег. Мелкие снежинки невесомо вились меж белым небом и серыми камнями, не желая касаться земли, потому что встреча с ней для них означала смерть. Воздух стал холоднее и суше, и от этого дышать было ещё больнее, а приступы кашля — чаще.
Вечерело. Следовало найти убежище на предстоящую ночь, развести костёр и, пусть есть совсем не хочется, хотя бы нагреть воды и попить тёплого хвойного отвара с брусничным листом. Обычно это помогало, пусть и ненадолго.
Вот здесь, я остановлюсь прямо здесь. Дальше сегодня идти нельзя — впереди равнина и Чёрные горы, а это не самое лучшее место для ночёвки. Их я осилю завтра, а пока немного отдохну.
Змееяд
Она остановилась, судя по приготовлениям, на ночлег. Я устроился неподалеку, прямо на земле, на влажном мхе. Прислонившись к шершавому стволу дерева, наблюдал, как она развела небольшой костерок и заварила в кружке какие-то травы. Она куталась в свой лёгкий плащ, струящийся с острых худых плеч, и грела руки о кружку с отваром. Ей было холодно. Она устала и измучилась — и своим горем, и болью, и бесконечной дорогой, и, казалось, она бы с облегчением приняла тот дар, который мог дать ей Убийца. Но этого не будет, теперь я совершенно точно уверен, пусть причины мне до сих пор неведомы. Быть может, всё потому, что она — этот маленький несгибаемый дракон — существо гораздо более прекрасное и чистое, нежели тот, что велел убить её. Почему бы и нет? Она — последняя, и она должна остаться. Даже если для этого потребуется изменить себе, своему кодексу убийцы; изменить тем, кто подобрал и вырастил меня, замерзающего младенца, обучил всему, чем я занимаюсь всю свою жизнь, не оставив иного выбора. Когда-нибудь это должно было случиться.
Изольда
Засыпаю я быстро: то ли от накопившейся усталости, то ли от холода, то ли всё сразу. Я знаю, что Убийца
