Меня одолевал страх, а жуткая белизна сада ослепляла меня.
Я придумывала отговорки, полностью погружая себя в работу на ферме. Надо было многое сделать, поэтому я выставляла себя дурой и думала, что никто не замечает очевидное. Это было не похоже на проблемы с едой. Все знали.
Через несколько дней я очутилась одна в сарае с Айзеком. Пайпер отправилась встречать Джонатана, возвращавшегося после недели в больнице. Путешествие занимало так много времени, что ему имело смысл оставаться там, на долгие смены, а не возвращаться домой.
В этот раз Айзек посмотрел мне прямо в глаза, так, как он смотрит на собак.
— Поговори с ним, — сказал он без вступления.
— Я не могу.
— Зачем же тогда ты приехала?
— Он не будет меня слушать.
— Он слушает. Он не может не слушать. Именно это, главным образом, привело его к такому состоянию.
Я знала, что кто-то из них расскажет мне всю историю, но не решалась спросить. Я не решалась узнать.
Я посмотрела Айзеку в глаза, наполненные странной смесью теплоты и бесстрастия. Я видела, что он переживал за Эдмунда так же сильно, как и за любого человека.
И внезапно все, что скопилось во мне за все эти годы, поднялось к глотке, словно рвота. Оно было сильным, словно яд. Я не могла перебороть его или изменить во что-то более приемлемое.
— ЕСЛИ ОН ТАК УСИЛЕННО СЛУШАЕТ, — закричала я, — ТО ПОЧЕМУ ОН НЕ МОЖЕТ УСЛЫШАТЬ, ЧТО ПРИЧИНА МОЕГО ВЫЖИВАНИЯ ВСЕ ЭТИ ГОДЫ — ЭТО ОН?
— Он знает, — сказал Айзек. — Он просто забыл, что такое верить.
Долгое время я молчала.
— Сад пугает меня.
— Да, — сказал он.
Мы уставились друг на друга, и я увидела то, что мне было нужно.
— Продолжай говорить ему, — спокойно произнес он, а затем продолжил кормить поросят.
Больше ничего не оставалось делать. Я продолжала говорить ему. Я возвращалась в сад и сидела с ним час за часом, повторяя это снова и снова, и большую часть времени я чувствовала, как закрываются двери, потому что он не хотел слушать. Я была настроена решительно.
— ПОСЛУШАЙ МЕНЯ, ТЫ, УБЛЮДОК.
Он не шелохнулся.
— ПОСЛУШАЙ МЕНЯ.
В конце концов, что-то произошло. В конце концов, тепло и запах, и медленное жужжание пчел заманили меня, подействовав на мой разум, словно опиум. Глубоко запрятанный страх и ярость, наполнявшие меня все эти годы, стали раскрываться.
Я тоже начала открываться.
— Я люблю тебя, — сказала я ему, наконец-то. А затем я повторяла эти слова снова и снова, пока слова перестали быть похожими на слова.
Наконец он повернулся ко мне, его глаза ничего не выражали, и он произнес.
— Тогда почему ты оставила меня?
И тогда я попыталась объяснить наше путешествие и тот день, когда мы с Пайпер пришли в дом, надеясь найти его там, как зазвонил телефон, как зазвучал голос моего отца на другом конце провода, и как все эти годы я желала не поднимать в тот день трубку, но я сделала это, и к тому времени, как я поняла, что он планировал для меня, я уже ничего не могла поделать, потому что он знал, где я была, и у него были Международные связи. Что, несмотря на мое путешествие и победы над превратностями судьбы, я все еще оставалась пятнадцатилетним ребенком, увязшим в войне, бессильным перед Официальным Медицинским Сертификатом, Требующим Немедленной Госпитализации. Заграницей.
Мой отец думал, что действует в моих интересах.
Эдмунд отвернулся. Конечно же, он знал эту историю. Должно быть, он слышал ее сотни раз от Пайпер.
Полагаю, ему нужно было услышать ее от меня.
Я наклонилась, взяла его руки в свои и приложила их к своему лицу. Когда он попытался высвободить их, я не дала ему этого сделать. А затем, не интересуясь, слушает он или нет, я рассказала ему все остальное. Я рассказала ему обо всех тех годах, когда я проживала заново каждую секунду нашего времени, о годах, когда я пыталась найти его, о годах, в которых не было ничего и никого больше. И каждую минуту каждого года я пыталась вернуться домой.
Мы сидели там, когда день сменился сумерками, а сумерки вечером. Затем поднялась луна, и созвездия стали передвигаться по небу. Я говорила, а он слушал. Мне потребовалась почти вся ночь, чтобы рассказать ему, но я не остановилась, пока не рассказала все. И когда мне надо было уже отпустить его руки, потому что мои заледенели, устали, съежились, я не смогла.
Мы сидели так близко друг к другу в белом саду, освещенным холодным белым светом звезд, согревая друг друга.
— Хорошо, — сказал он наконец-то, и он сказал это вслух, его голос странный и вымученный, как будто он забыл, как надо разговаривать.
Только это. Хорошо.
А затем он высвободил свои руки из моих, взял мои, окоченевшие и замерзшие, закутал их в свои теплые.
Это было начало.
Глава 5
