ей волшебным. Те, кто бодрствует днем, –
еще спят, те, кто ночью, –
уже спят. Живое не живет, подвижное не движется. Кажется, что все умерло на мгновение, что время остановилось, и вокруг целый мир, обволакивающая тишина и она одна. Нет ничего лишнего, только мир и она. Нечего бояться, некуда бежать, некого ненавидеть. Ранним утром можно печалиться или радоваться, но всегда любя. Любя жизнь, себя и на мгновение всех тех, кого ненавидишь и кого боишься. Все кажется чистым, свежим и новым. Кажется, что вчера осталось позади, а завтра еще не скоро наступит. Именно в это время можно остаться наедине со своим сердцем и спрашивать его обо всем на свете. В эти мгновения оно не может солгать, потому что лгать некому.
Но это утро в Толлгарде было другим. Казалось, город застыл в тревожном ожидании. Как испуганный зверь, готовый броситься прочь от опасности, но замерший в надежде, что беда минует.
За углом подворотни была навалена гора из досок и битого стекла. В соседнем доме не хватало двери, а вместо окна зияла дыра. Чуть дальше по улице лежала сломанная телега и несколько сваленных прямо в лужу мешков. За ней – еще один дом с выбитой дверью.
Эри плотнее закуталась в плащ. Не хотелось думать, что здесь произошло вчера, каких преступников арестовали и кто. Потому что в ее мире была радуга, и было так тепло, что не верилось, что они от кого-то прячутся или им грозит опасность. Ночные страхи казались теперь нелепыми. Что с Дарреном может случиться? Он же такой взрослый, сильный, и умный. Он знает, понимает и видит столько всего, чего не понимает и не видит она. Ему она доверит собственную жизнь, если придется. И однажды они выпутаются из этой передряги, убегут из города и подстроят новый дом вместе.
Если все реки стремятся в море, то ее море – это Даррен. Когда-то, правда, она точно так же думала про Тирка.
Эри тяжело вздохнула и покачала головой. Тирк должен навсегда остаться в прошлом. Он отказался от нее, как только узнал правду, а вот Даррен тоже знает, но все равно с ней.
Она резко выдохнула, надеясь успокоиться, но на смену Тирку в голову пришла мысль об Антис. Эри казалось, что с самого дня их знакомства Даррен относился к бывшей фаворитке по-особенному. Это читалось во взгляде, слышалось в голосе, хотя ничего такого Тигр вроде бы и не говорил.
«Наверное, это, как всегда, мои глупые страхи, – сказала себе Эри. – Ведь мне казалось, что Тирк любит Нашту, что хочет быть с ней, а в итоге... Почему я решила, что Даррен неравнодушен к Антис? Потому что она красивая? Все ли определяет красота? Да нет, ничего между ними нет. Антис же не верит в него, не верит, что он вытащит нас. А он не стал бы целовать меня, если бы был влюблен в нее. Чего я придумываю?»
Эри задрала голову и, придерживая капюшон, долго-долго смотрела в бледно-голубое утреннее небо.
Все будет хорошо. Они выберутся, а потом будут вместе с Дарреном. И больше нечего будет бояться.
***
С восходом солнца проснулся и зажил перепуганный город. В казарме Рыцарей Служения тоже началось движение. Справившись с подъемом, Рикки заставил себя размяться. От вчерашнего болели плечи и спина. Полученные ссадины ныли, казалось, с удвоенной силой. Хотелось забраться в темный угол и не выходить на свет.
– Доброе утро! – раздался бодрый голос Марка Буйвола. – Смотрю, все целы и невредимы. Как спалось?
– Лучше, чем некоторым, – пробурчал Кристофер Орел, натягивая ботфорты. Он был мрачнее обычного.
– Ты про кого? – уточнил Филипп Змей.
– Про Доминика. Он где-то шлялся ночью. И это после арестов.
– С чего ты взял? – отозвался со своего места Лис.
– Может, ты со мной перепутал? – усмехнулся Вирт Сокол.
– Нет, – в голосе Криса звучала уверенность. – Ты сегодня, как ни странно, спал с нами.
– А что это ты так, Вирт? – удивился Буйвол.
– Надо же иногда отдыхать.
Марк рассмеялся, но Орел только скривился.
– Совсем перетрудился, бедняга, – и, снова посерьезнев, спросил: – Так где ты был, Доминик?
– Да нигде, не спалось, вот и решил прогуляться.
– Не расскажешь? – заинтересовался Вирт. Доминик показал белозубую улыбку, и собрался было ответить, как Орел его перебил:
– Ладно, потом, а то много лишних ушей.
– Интересно, чьих? – возмутился Сокол. – Я думал, мы в одной упряжке.
– Я пошел умываться, – объявил Марк Буйвол и направился к двери.
– И я, пожалуй, пойду, – поддержал его Орел.
В казарме остались только Доминик и Рикки.
– А ты чего не идешь? – спросил Лис. Рикки ответил бы, что еле волочет ноги, но вслух сказал только уклончивое:
– Не люблю толпу.
– Я тоже, – Доминик потянулся.
– Знаешь, – заговорил Рикки, – я все хотел спросить тебя…
– Только не о том, где я был ночью...
– Да нет, о другом.
Доминик посмотрел с интересом.
– Мне вот почему-то кажется, – продолжил Рикки, – что у Орла с Соколом что-то произошло, они странно общаются.
– У них всегда так, не бери в голову.
– Нет, правда, – настаивал Рикки. – Может быть, давно, но что-то точно было.
Доминик бросил взгляд на дверь и, понизив голос, ответил:
– Ладно, раз уж мы одни, расскажу. Только ты – никому. Договорились?
Он кивнул.
– Тогда слушай. Крис и Вирт стали Рыцарями примерно в одно время и даже вроде были друзьями. Хотя судьбы у них разные. Орел родился в крестьянской семье где-то на юге. Во время войны эльфы разорили его деревню и вырезали всю семью, включая младшую сестру, к которой он был сильно привязан. Как он попал в Толлгард, я, честно говоря, не знаю. Может, подобрал кто-то из наших воинов. Здесь он как-то смог затесаться в Охотники, где уже так себя проявил, что впечатлил Лидера. На службе он уже лет пять или около того.
– А что же Вирт?
– Сокол – парень местный. Столичный, так сказать. Он здесь родился и вырос, но отец его, говорят, был вором, мать – распутницей. Как он жил, я, признаться, даже представить себе не могу. Видимо, ему покровительствовал кто-то из воровских кланов. Однажды при
