с человеком.
«Да они поразговорчивей тебя были», – сердито подумала Ярина.
– Ты не ответила, – напомнила она.
– И не собираюсь, – откликнулась берегиня, горько искривив губы. – Если о войне и лесе я расскажу, то о проклятом доме откровений не жди.
– Ты же хотела, чтобы я тебе поверила, – поддела Ярина.
– Есть границы, которые нельзя переступать. Ты же не тычешь в спящую гадюку палкой. Иные воспоминания лучше не вытаскивать на свет. Иначе они оживут, чего бы мне не хотелось.
Ярина тяжко вздохнула и замерла, скрестив руки на груди. Хватит с нее загадок!
– Тогда зачем ты позвала меня? – с вызовом спросила она.
Дара обернулась, но Ярина была слишком зла, чтобы вновь испугаться. Кажется, берегиню это позабавило.
– Просто хотела показать тебе кое-что. – Она отправилась вперед, ничего не оставалось, как пойти следом. – Уже скоро.
Лес и вправду резко отступил. На смену молодой зелени пришли мертвые изломанные стволы, едва державшиеся на узкой кромке выжженной земли. А за ними, насколько хватало глаз, сияла на солнце равнина. Гладкая, как зеркало. Все оттенки меда смешались в ней: от сливочного до гречишного.
Зрелище завораживало. Одно дело – парить над лесом, другое – стоять на самом краю Янтарной Пустоши и слушать, как пронзительно плачет над ней ветер.
Зачарованная, Ярина качнулась вперед и едва не оступилась. Дотронуться до переливающейся глади было все равно, что древний курган осквернить. Ни к чему тревожить сон Пустоши.
Она была живой.
Вот сейчас волны янтаря разойдутся, плеснут на землю, и из глубин поднимется величественный замок, заблестят на солнце острые шпили, полетят из окон невиданные существа…
– Я подумала, тебе стоит взглянуть, – равнодушный голос спугнул видение. Волшебство дымом развеялось по ветру.
Ярина не обернулась к берегине.
– Зачем? – затаив дыхание, спросила она.
Дара не ответила. Вместо этого на голову лег венок из сон-травы. Ярина удивилась, но даже дернуться не успела, как ее поглотила темнота.
***
– Очнись! Да очнись же!
На щеки словно кипятком плеснули, в нос ударил резкий запах. Ярина закашлялась и принялась отбиваться, не сразу сообразив, что ее немилосердно трясут.
– Ярина!
Голова гудела, глаза не желали открываться, но Ярина пересилила себя и… Гор был слишком близко. От него снова разило зверобоем. На мертвецки-бледном лице застыла тревога, волосы падали на глаза, мешая, однако убрать их он не пытался.
– Что… – выдавила она, но кашель скрутил – не дал закончить.
Гор выругался и стащил с себя плащ, накидывая ей на плечи.
– Пей. – Под носом оказалась баклажка, из горлышка крепко пахнуло травяной настойкой. Ярина хлебнула: горло обожгло, но по телу мгновенно прокатилась теплая волна, унося с собой поселившуюся в голове муть.
– Ты как?
– Лучше, – ответила она, оглядываясь.
Мертвое почерневшее дерево угрожающе нависло над головой, растопыренные ветви щетинились шипами во все стороны. Мертвая земля скрипела под пальцами.
А в паре шагов сверкала Пустошь. Живая, ласковая, теплая. Она завораживала и манила, переливаясь в лунном свете…
– Нет, – Гор снова оказался нос к носу к ней, отгоняя морок. – Не смотри туда.
Ярина смутилась, опустив взгляд, и сразу нашла пропажу: венок лежал рядом, видно, слетел, когда колдун тормошил ее.
– Дара! Зачем она?..
– Что? – Гор тревожно вглядывался в ее лицо. Боится, что она опять свалится без памяти?
Пальцы все еще тряслись, и ухватить венок удалось не сразу.
– Дара надела его мне на голову, – растерянно пробормотала Ярина.
– Что за бред? – Гор осторожно, как ядовитую змею, взял несчастное украшение и тут же отшвырнул, будто обжегся.
– Она усилила природную магию цветов, – хмуро пояснил он, вытирая руки платком. – Некоторая нечисть так умеет. Не понимаю только, зачем. Заклятие бы развеялось еще до рассвета, но ночь рядом с Пустошью, где бродят чародеи-убийцы и летают непонятные сущности – почти наверняка смерть. Это на Дару не похоже. И, скажи на милость, что ты здесь делаешь? Я же сказал тебе сидеть дома!
– Я и хотела! Но она попросила проводить ее, сказала – хочет что-то показать.
– Надо было тебя запереть! – в сердцах бросил колдун, прикрывая глаза ладонью. – Вечно ты… Вставай. Идти можешь?
– Так и запер бы! – Ярина сердито надулась, пытаясь подняться и не обращая внимания на протянутую руку. Колдун за представлением наблюдать отказался: подхватил под мышки и поставил на ноги.
Она хотела гордо отпихнуть его, но пошатнулась и ткнулась носом ему в грудь. Гор издал хриплый смешок, ладони легли на плечи, придерживая.
– Что, понести тебя? – мягко спросил он. Вроде не шутил даже.
– Вот еще! – Ярина отпрянула, зардевшись. Хорошо, что луна закатилась за тучу, но румянец от колдуна все равно не укрылся, судя по ответной улыбке.
– Пошли, лешачка. – Говорил Гор спокойно, но все время осматривался, будто ждал чего.
Он подхватил с земли палку, сверху расходящуюся короной веток, на которых болтались подвески. Бубенцы и деревянные дощечки загремели до боли знакомо, и Ярина сразу узнала посох – такие носили волхвы. Они сами вытачивали их из молодого деревца, каждую бусину, каждую резу на дощечке напитывали чарами и собственной кровью.
Посох у каждого волхва был свой и не слушался чужаков. Или она опять чего-то не знает? Ведь видела его уже, когда провожали в последний путь несчастную жену Ивара.
– Откуда это у тебя?
– Нашел, – выдохнул колдун со злой горечью. – Рядом с телом. Еще летом. Я в тот день как раз приехал… Одна ночь! Всего на ночь опоздал!
Болезненно скривившись, мужчина с ненавистью уставился на выжженный на полированном древке след маленькой, почти детской, ладони.
«Он знал его! Погибшего волхва!» – сообразила Ярина. Так не убиваются по простому знакомцу. Но у волхвов не бывает семьи. Они отказываются от мирского, когда принимают посох. Да и людей сторонятся.
– Ты поэтому сюда приехал? – тихо спросила она. – Он тебя попросил?
– Просил, – Гор тоскливо усмехнулся. – А я, идиот, не мог все бросить. Должен был в Тенеград 13 ехать, написал, что как освобожусь… пусть ничего не предпринимает. Передумал у самой границы… Если бы я хоть вестника послал! Он бы дождался! А вместе бы…
Последние слова колдун отчаянно прохрипел и замолчал, тяжело выдыхая сквозь стиснутые зубы.
Ярина накрыла его ледяную ладонь своей, стараясь утешить хоть немного. Тут ничем не поможешь, горечь потери не заглушить лаской или добрым словом. У мужчин вообще скорбь проявляется иначе, и жалеть их при этом нельзя. Она и не жалела, разве что самую чуточку.
– А может, и не дождался бы. – Колдун задумчиво покосился на нее и хмыкнул, но руку вырывать не стал. – Упрямства в нем хватило бы и на дюжину волхвов.
