— Что?
— Души в них не будет. Души, понимаешь?
Я… не понимала, нет. Но, пожалуй, в отличие от наших прошлых споров, сейчас я могла согласиться, что, да, действительно есть что-то волшебное в том, чтобы вот так вот сидеть вдвоём и лепить пирожки.
Долепив третий, я осторожно подхватила кончиками пальцев чашку с кофе и сделала глоток.
— Ну что ты делаешь, — покачала головой бабушка. — Можно подождать десять минут, чтобы пустой кофе не пить?
Я смущённо улыбнулась и вернулась к занятию. А она тем временем поднялась и водрузила на плиту большую сковороду с маслом.
— А почему ты здесь? — задала я мучивший вопрос. — Если честно, я ожидала…
— Что ожидала? Бабу Ягу увидеть? — поддели меня.
— Ну, в общем, да. Тут же и избушка на курьих ножках, и гуси-лебеди, и Серый Волк. Так что по логике напрашивается Баба Яга.
— Вот опять ты со своей логикой, — проворчала бабушка, выкладывая только что слепленные пирожки в закипающее масло. Я вскочила, чтобы помочь, но она лишь рукой махнула. — Сиди уж.
Я растерянно уселась обратно, ожидая продолжения.
— Баба Яга должна быть, это верно. — Она пожевала губами. — Но она тут ни при чём. Ты моя внучка, и дар должна получить именно от меня.
— А как ты мне его передашь? — оживилась я. — Проведём какой-нибудь ритуал?
— Да бог с тобой. Какой ритуал? Так, чай попьём, ты наши уроки вспомнишь, книга заполнится, и пойдёшь…
Вспомнив о книге, я быстро отряхнула от муки пальцы и потянулась к сумке. На страницах действительно начали проступать отдельные буквы. Пока бледные и нечитаемые, но в тех местах, где раньше белела чистая бумага, теперь была видна вязь символов.
— А почему я раньше эту книгу не замечала? — поинтересовалась я.
— А потому что раньше тебя всё устраивало, — огорошила бабушка. Полюбовалась на моё вытянутое лицо и добавила. — Шучу. Просто раньше ты действительно справлялась и рассчитывала только на себя. А теперь оказалась готова принять наконец свой дар.
— Да я и так была готова, — пробормотала я. И вспомнила ещё кое-что. — Ты же меня чему-то учила, верно? Я пыталась вспомнить, но так и не смогла.
— Всё верно. Но ты не переживай: все эти воспоминания возвращаются во время инициации.
— А как она обычно происходит?
— Обычно никак, — проворчала бабушка. — Обычно всё само во сне происходит. В первые три дня — максимум, неделю. Если гадость всякую не пить.
Намёк был понятен, и я смутилась. А она подхватила две вилки и принялась ловко переворачивать уже подрумянившиеся пирожки. Запах при этом стоял… Словно в детство попала.
— Кстати об этом, — оживилась я. — А разве я дар не от тёти Алины получать должна? Почему здесь не она?
— Не от неё. А от меня. — Голос прозвучал напряжённо. Наверное, ей тяжело вспоминать о гибели дочери, пусть они и мало общались. — Дар в нашем роду передаётся от матери к дочери и никак иначе. Когда меня не стало… — она дёрнулась, уворачиваясь от вылетевшей со сковородки капельки масла, и убавила огонь. — Когда меня не стало, дар должен был перейти к твоей матери. Но поскольку её уже давно не стало, то к тебе.
— Но я пила успокоительные с обезболивающими, — кивнула я.
— И этим заблокировала приём дара. И он ушёл к следующей наследнице, то есть к Алине.
— А когда не стало тёти?
— Тогда тебе повезло провести ритуал и хотя бы так за хвостик ухватить наш дар.
Я вспомнила, как Рюрик разбудил меня посреди ночи накануне Масленицы и приказным тоном потребовал готовить блины. И как я под обезболивающими плелась на кухню, потом возвращалась обратно в спальню, копалась в кладовке… Хорошо, что тетради далеко не успела убрать.
— То есть, дар зацепился за меня, потому что я провела ритуал. Но не полностью, потому что я принимала таблетки… А если бы я не провела тот ритуал, куда бы он делся?
Бабушка с досадой поджала губы и как-то ссутулилась.
— Давай сядем и нормально поговорим, хорошо?
Я удивлённо кивнула.
Через несколько минут, когда вместо остатков теста и муки на чисто вымытом столе появилась мисочка с румяными пирожками, бабушка, наконец, продолжила.
— Ты же знаешь, в какое время я родилась?
— В войну, — кивнула я.
— В войну… — повторила она. — Тогда люди терялись часто.
Нахмурившись, я смотрела на бабушку, которая, кажется, ещё сильнее постарела за последние несколько минут.
— У меня была младшая сестра, — вздохнула она. — Нас с ней разлучили при эвакуации. Она маленькая совсем была… Да и я ненамного старше.
Я молча потянулась и разломила пирожок. Не то чтобы прямо сейчас хотелось есть — скорее, просто занять чем-то руки. Я прямо ощущала, как тяжело было бабушке об этом говорить.
— Мы думали, что Тоня погибла. Но она выжила. И нашла меня спустя много лет.
— Тоня? — нахмурилась я. И тут меня осенило. — Антонина Петровна?.. Подожди, но у тебя другое отчество.
— Верно, — кивнула бабушка. — Тогда особенно не церемонились. Спасибо, что имя сохранили.
Я погрустнела. Просто вот так найти сестру через много лет… Кто же знает, что с ней за эти годы приключилось.
— Но вы встретились, — постаралась улыбнуться я.
— Встретились, — вздохнула бабушка. — Только она не была так уж рада. Она злилась, что меня мама нашла, а её нет.
— В чём-то я её понимаю.
— А ещё она хотела забрать мой дар. Как компенсацию.
Я застыла, с недоверием вглядываясь в бабушкино лицо.
— Но… Это же невозможно, — нахмурилась я.
— Я то же самое ей сказала, — усмехнулась она. — Но Тоня не поверила. Ходила, требовала… А потом как будто поняла и успокоилась.
— Но ты никогда не говорила, что она твоя…
— Сестра? Нет, не говорила. Она сама просила никому не рассказывать.
Я попыталась вспомнить, когда Антонина Петровна поселилась по соседству. То есть, мозг утверждал, что она была там всегда, но память то и дело подкидывала картинки того, как из квартиры напротив выходит сосед-мужчина.
— А как давно она тебя нашла?
— Да, почитай, лет двадцать уже. Тебе семь лет было.
Я разломила ещё один пирожок. Проследила, как растянулась ниточка сырной начинки и отправила кусочек в рот.
— То есть, если бы я снова не приняла дар, то его получила бы она? — уточнила, прожевав. И тут в сердце зашевелилось нехорошее предчувствие. — Подожди, а она об этом знала?
— Знала, — кивнула бабушка. А у меня появилась совсем уж фантастическая догадка.
— А про тётю Алину она тоже знала?
Горько усмехнувшись, она взяла с тарелки пирожок и рассеянно макнула его в чай.
— Увы. Про мою младшую дочь она узнала не сразу.
И сказано это было так… Что я сразу внутренне сжалась в комочек. Нет, старушка-соседка, конечно, была надоедливой и местами даже противной, но не настолько же… Она же не могла…
— Бабуль… — позвала я, надеясь, что она сейчас просто посмеётся и развеет мои подозрения. Скажет, что несчастный случай действительно был таковым. Без оговорок.
Но бабушка не смеялась. Она тяжело вздохнула и, отложив пирожок, сцепила руки в замок.
— Она изучала чернокнижие. Это запретное искусство особенно хорошо даётся тем, кто предрасположен к дару. Поэтому она достигла определённых успехов.
Я застонала и закрыла руками лицо, остервенело растирая щёки. Пожалуйста, пусть это будет неправдой! Пожалуйста!
— Я слишком поздно поняла, что меня прокляли, — продолжала бабушка. — В тот момент сделать уже ничего было нельзя. Но я всё равно не оставляла надежды, надеясь поставить хоть что-то против…
— И поэтому ты не пила таблетки, — прошептала я.
— Они бы всё равно не помогли. А так я имела хоть какой-то контроль над ситуацией.
Какой уж тут контроль — она умирала медленно, а врачи раз за разом ставили новый диагноз, постоянно прописывая новые лекарства. Я бегала в аптеку за таблетками, но все они неизменно оставались невскрытыми на прикроватном столике.
— Ты могла бы рассказать, объяснить.
— Могла бы, — кивнула она. — И мне стоило это сделать. Но я постоянно откладывала этот момент. А потом…
