самой себя, всё ещё представляя, что кому-то нужна, – там бы я и хотела остаться. Навсегда. Сбрасывать большой лопатой снег сверху, чувствовать переполняющий моё ноющее от работы горящее тело, в ярости выкидывать лопату куда подальше когда устану, трогать красный от холода нос. Делать всё старое, но чуточку по-новому. По-своему. Может быть, увидеть настоящее небо над собой и провожать каждый день горячим чаем в стальной кружке. Я бы раскрасила стены каждого этажа дома, где буду жить самыми разными мелками и красками, чтобы прям как раньше. Перестать видеть голые ветви деревьев.
Автономная зона в тумане ей, мягко говоря, отвратительна настолько, что при каждом виде даже сигаретного дыма неподалёку в её уже и достаточно травмированное сознание снова закрадывается мысль о бесконечном круге страданий, который никак не закончится. Подобных триггеров она старалась избегать и, по возможности, исключать из своей жизни; убегать или просто предупреждать об этом сдвиге в её голове. Это было ужасно.
Но каждый раз она вскакивала с места с тихим стоном отчаяния, не способная отвертеться и спрятаться от навязчивой мысли, что автомобиль под ней может сам по себе вспухнуть, оказаться охваченным ярчайшим пламенем за считаные секунды, где плавящаяся пластмасса и обивка салона превратят девушку в несвязную кучу мяса с торчащими наружу костями, открытой грудной клеткой, словно это расправленные крылья птицы и в тот набор слов, который она уже никогда не скажет. Но никакой смерти, всё это сознаваемо до того момента, пока всё окружение не сменяется цветочным полем. Как же она этого боялась, нисколько самой смерти, сколько той бессмысленной историей, что к этому моменту привело. И что это за жизнь? Жизнь вечных блужданий в потёмках даже снаружи? Никогда так тоска по школе не была сильна, чтобы доводить до слёз. Всё сломалось вместе с Лизой. Всё сломало её.
Нанесённый несколькими взмахами в спешке круг на двери разделял место с криво закрашенным треугольником внутри, предполагая, что в этом есть какой-то смысл или даже предупреждение для посторонних лиц. Этот знак перечёркнут ярко-красной краской, что как-бы означало настроенную враждебность к этому символу или даже к тем, для кого он имеет большую значимость. "А, возможно, это просто зашифрованное слово на недоступном языке военных". Лиза оставила в покое место своих кошмаров позади и решив немного прогуляться по комплексу, изучить каждый его угол для внутреннего спокойствия.
И снова та самая бесконечная дорога. Бесконечная дорога боли, унижений, отчаяния и откровений. Она тихо сидела в затопленном закрытом кабинете, нагло сорвав с дверной ручки перед входом табличку с предупреждением: не входить. Так называемая крышка стола и самая маленькая часть спинки кожаного дивана находились чуть выше самой поверхности грязной тёмной воды, и тоже отражались в ней, тоже отбрасывали в неё свои образы и цвета, всё было, но только одной Лизы снова среди всего того окружения не было. Она существовала какими-то непостоянными моментами перед короткими диалогами с кем-либо, жила в чьём-то поле зрения и только для себя она не имела никакого значения. Пустое пятно на чужой карте. "Шутка", как она думала.
Каждый подобный этой ночи час ей казался пустым пространством с приглушённым синим источником света где-то сверху, одиноким белым матрасом посреди абсолютного ничего, таким же ярким тёплым одеялом, и маленьким испуганным телом посреди всего этого безумного небытия.
Вот, Я посылаю Ангела Моего, и Он приготовит путь предо Мною, и внезапно придёт в храм Свой Господь, Которого вы ищете…
Сухие покрасневшие глаза, неспособные сегодня уже плакать, частые, но не продолжительные зевки, заканчивающиеся невольной улыбкой всему видимому свету, и всё это сопровождаемое потерей в пространстве называлось победой сна над девушкой. Как он сам ей говорил: стресса в последнее время было просто выше крыши, но так это больше продолжаться не может. "Кто это сказал?". Да, она видела свой обглоданный личинками труп, да, она видела себя рядом с этим телом, но почему-то всё ещё имела силы делать новые открытия в своей жизни. Когда, если не в самый не подходящий момент? Когда действовать, если не в час после окончательной утраты абсолютно всего? Когда, если уже не после всех возможных ошибок? Тогда и только тогда, чтобы видеть у себя на руках рваную бумажку в спешке написанными словами: не забывай меня.
В полнейшем расфокусе предстала фигура загадочного человека в конце неосвещённого коридора, чей силуэт, сливаясь со свисающими с потолка проводами, становился с ними почти единым целым. При попытке рассмотреть неизвестного, в голове возникали разные ассоциации, и первая из них, доминирующая, являлась шумом старого неработающего телевизора, преподнося возможного лунатика как нечто загадочное и даже мистическое. Лиза здесь не одна, и она это понимала.
Во тьму она смотрела осторожно, даже чуть повернув голову в сторону. Что-то ей казалось необычным. "Позади меня выход. Он не так далеко, чтобы начать волноваться". Вибрации тяжёлых струн преобладали над здравой оценкой ситуации, расталкивали очередь возможных вариантов в случае неожиданного побега, топтали голову, царапались. Что там? Прокатившаяся сантиметров сорок стеклянная бутылка после неосторожного шага неизвестного, она не разбилась, хотя могла. Должна была. "Здесь больше никого кроме нас двоих нет, помощь ждать придётся минимум две минуты, если, конечно, всё не закончится ещё раньше", шептала Лиза своему подсознанию, "наши действия?". Судя по оцепеневшей от страха девушке и её ни на миллиметр сдвинувшемуся положению, вариантов ноль.
Протекающая крыша замолчала в напряжении, наблюдая за смелыми действиями человека в тени, чьи осторожные, но уверенные шаги со скрежетом впивались в подпрыгивающее сердце маленькой Лизы. Тусклый оранжевый блик за спиной, запутавшись в дверях, тщетно пытался взять её за руку, как можно скорее отдёрнуть от опасности и спрятать за своим телом, уберечь. Забрать ребёнка. Но он, постоянно возвращаясь за ней, спотыкался о свой страх отрубленной головы, и не своей, как кто-то мог подумать, а полого мрамора с бородой. Бывшая скульптура была обезглавлена и изуродована, оставаясь предметом кошмаров вот для таких вот малышей. Тело было укрыто разными одеялами и скрыто за одной из колонн, подальше от людских глаз. Картина мира перевернулась. Разбитый потолок, лампы, окна, всё, вдруг, оказалось наверху. Только чьи-то рукописные записи сорвались со столов и, кружась, падали наверх.
– Сон час, видимо, не для тебя. Уже не маленькая. – начала незнакомка.
– Прости?
– Видела я, как ты тут блуждаешь, одна. Потеряла что-то, солнце?
– Доверие к людям. Не знаю чего ожидать, если, вдруг, смогу заснуть. Кругом маски.
– Мою прочтёшь? – с улыбкой указывала она на себя пальцем.
