девушки упали на пол, и спокойнее Лизе было, пока её гладили по волосам, – прошу, хотя бы от меня…
– Как-то банально… – и только вдохнув воздуха, чтобы произнести очень язвительную рифму в ответ на последнее слово, подруга Лизы замолчала, когда вторая прикрыла ей рот рукой, – не надо, – сказала она, едва сдерживая смех.
Итак всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным.
– Пришли, моя комната. Я бы жила в похожей в следующем году, ну, в общежитии, если бы поступила… Спасибо, что дотащила меня, тебе не далеко возвращаться к себе?
– Нет… – схватилась она, вдруг, за рукава своей кофты, – кстати, возьми это.
– Булочки?
– Твоя доля за взлом замка.
– Это же не серьёзно? Ну, нас же не выставят за это на улицу, типа? – прошептала Лиза.
– Спокойной ночи, люблю тебя! – дверь захлопнулась.
Наклон призывающей следить за закрытой дверью карточки, и проём длинною в две руки многое говорил о десятках проходящих через эту дорогу, достаточно, чтобы самой безжалостно затоптать предупреждение своим сапогом.
Четыре пустые стены, постоянный звон ручки ведра у кровати, куда не редко наклонялась бледная девушка, выкашливая последствия своей глупейшей ошибки, изображали полностью затерявшуюся на месте вырубленного леса белую точку, дороги куда не было. Но рассудок постепенно возвращался с каждым неловким касанием ногами края колючего одеяла в дальнем углу кровати, каждый раз как новый, это проносилось по всему телу зарядом тока, и заснуть было невозможно, не думая о будущем.
"Всё я, конечно, не вспомню, но постараюсь рассказать об этом как можно меньше упуская каких-то деталей. Лучше бы я это записала, честно". Ржавым металлом, и звоном падающих мятых листов двери всё было сказано; что попасть сюда не составит никакого труда, дорога открыта.
Призмы тлеющих устроенных Богом моментов без опасения, мягкой подстилкой, что те оказывались по принятию не совсем тёплой окружающей действительности, струны старых гитар им казались милее. И почему всему быть вдруг колючей проволокой? Дни те беспамятные, лучше не трогать. Утомлённые возможностью зреть невидимое, вдруг, отказались. И гости были не светом тем в тёмной комнате одинокой больной девушки, которых она видела. "Так вот оно как получается, только и всего-то нужно было капельку постараться, совсем немножечко направить себя вместе с этим потоком вперёд, чтобы получить… Общение. Простой взаимный обмен впечатлениями, оказывается, не столь жуткий, если не противиться этому".
И принятие той истины приходит, что нет сильнее и опаснее человека, который в одиночку зашивал все свои раны. Этот человек, вероятнее всего, имел больше разговоров со своим разумом, чем с любым другим человеком. Он в одиночку сражался со своими демонами, а они, в свою очередь, тренировали свой разум и строили очень опасное мышление.
Свет красных фонарей врываясь, нагло цеплялся за каждый открытый голый угол помещение так, чтоб привязаться к нему и остаться, пока не погаснет. Что теперь есть этот коридор как не испытание? Страх оказаться и быть окружённым по обе стороны абсолютно одинаковыми стальными дверьми с подсвеченными ручками как принятие важного во всей жизни решения, продолжительность которой напрямую зависит от выбранной стороны. Заключение меж дверей. И пока чужие головы падают на плечи спящих, нет конца этому пути.
Серость комнаты передающей всю тяжесть сил, ускользающее невидимое глазу время в обоих смыслах, вид собственного тела, все те причуды, дым и камни.
Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться и время умирать; время войне, и время миру.
Последние машины в округе заглохли, выпустив из своих стальных голов мыслящих живых людей, дёргающих за рычаги последних не убиваемых тараканов тумана, кому теперь и подчиняются. Ворота закрыты и заслонены чем только можно, ошибки здесь не повторяются.
– И это действительно, по их словам, ключ к новому миру? – напрягаясь, спросил Филипп.
– Люди не могут жить без веры. А здешние готовы поверить во что угодно. Времени прошло достаточно, но готов поспорить, что сложа руки они там не сидят.
– Новосёлов они к себе не ждут, да и звонка на их дверях я не вижу…
– Внутри я не был, но за своего сойду. Назову им несколько фамилий и мигом окажемся внутри, без вариантов. – сказал Кирилл, прижав ладони к бёдрам и растопырив локти.
– А мне как быть? Комиссию то я пройти не успел.
– Додумаем на ходу.
– А если прогорим?
– Не думай об этом, у нас всё получится!
– Обнадеживающе… – мелькнули тревожные мысли.
Камни им свидетели в делах их, но тьма подступает к ним, дышит в спины, не отпуская мысль о таящемся среди выжженной травы страхе провала и вечного забвения. Пространства вокруг становится чуть больше, есть где подышать, раскинув руками. Нет плит – нет давления со стороны.
– Ну… Так… – настаивал он.
– Что?
– Что ты скажешь ей, когда увидитесь? Должно быть, она ещё никого так в своей жизни не ждала, как тебя.
– Не знаю. Положусь на импровизацию, или, подхвачу что-нибудь за ней. Слова придут сами.
– Волнуешься?
– А по мне видно?
– Ты горишь ею!
– Сдаюсь, извини… – сказал Филипп, – ну, а вот ты, по сути, я у тебя хвостом болтаюсь сзади, втягиваю в опасные дела, почему ты так добр? В чём секрет?
– Любая история, рано или поздно, стирается, но пишут её ошибаясь. Я хочу измениться.
– Красиво! – он смущённо замолк.
Стены как карта, ведут их к истине ведущей их. И, быть может, не всё так плохо, как казалось. А казалось всё концом всех путей проложенных к концу. КПП уже близко, как близок и диалог с непредсказуемым военным. Брошенные ими же палатки вокруг здания, изорванные ткани на хлипких стальных ножках наводили ужасу на случайный в их сторону взгляд. Что здесь могло произойти?
Чувствие последних восходов сил внутри взывает к быстрому подвигу этого мальчишку, проявление отваги и мужества на исходе последних сил. Отдышка пропадает, а внутреннее неспокойствие волнами прокатывается по его побледневшему телу, и потом уносится его страх, кажется, конец. Зачем мы стремимся к смерти?
– Очень не хочется снова затрагивать эту тему, не время, знаю, но, казалось, что я вылечился, прогнал внушающий мою бесполезность недуг. Он стал посещать меня, редко, но очень болезненно.
– То, что ты до сих пор держишь у себя в руках, очень ценное, несомненно, но ты закрываешь глаза на причиняемую им боль. Тебя не погубят его шипы, отнюдь, кровотечение, вот, что станет причиной твоей смерти.
– Я боюсь, что она меня там не
