той, что с открытым окном в беспросветную тьму уводя провинившихся, губила их, душила внутри. Краска с того места осыпалась трескаясь под крики людей. И лишь скрученной чистой белой простынёй отступала та тьма, заключённая в грязной холодной картине.
Было им небо, было то небо серым мазком поверх красной ошибки, вытекающей с твёрдой палитры дрожащей кистью берета. Беспомощность подступала к ней как вода к её шее, затопляя всю комнату. Не могла она отвести своего остекленевшего взгляда от приближающегося дна и рук бледных, что касаясь его, кажется, пропадают не откликаясь. Субъективная модель очертания, перекликаясь с карандашным наброском неопытного художника, в результате превращалась в каплю размытой тёмно-зелёной акварели, продолжающая перенимать в свой собственный рельеф её разбросанные повсюду острые чёрные линии. Слёзы скатывались к отражению, подступающее всё ближе и ближе к лицу.
Пастелью были обозначены те волны, в чьих объятиях захлебнулась она. Пересекающиеся с высохшим слоем белые линии обозначали предельный уровень для обеспокоенной воды, того, что осталось от комнаты с плиткой. Окно завершения дня, что показывает со стороны вид результатов отдельных занятий, надламывается, скрипит под тяжестью загнанности, печали по проскакивающим вперёд часам. К окончанию подходит весь тот час, что был занят печалью.
– Всё бы ничего, если только не эти обстоятельства. Тяжело принять гибель нашего мира, родных, в конце концов, но… Мы задыхаемся внутри этих стен, нам жутко тесно.
– Ну, да, ты права. Принять последние перемены в своей жизни очень сложно, как сильно бы я не глушила их разными картинами. – Лиза схватилась за рукава своей кофты.
– Только… Даже появившись здесь, ты всё-равно не оставляешь попытки сбежать. Не отсюда, нет… Настоящая, добрая к людям Лиза преследует тебя.
– Чего?
– От себя убежать более чем возможно, кто бы, что не говорил, но вернувшись, примешь ли себя? – тянуть с этим для Алисы было пыткой, – без дураков: ты, солнце, очень смелая, только боишься вовсе не дыма.
– Зачем? Зачем ты снова заставляешь меня это вспоминать? – не сразу спросила она.
– Потому что ты мне нравишься, и поэтому я хочу, чтобы ты была в порядке. Позволь только извиниться за свой гонор, закрой глаза, и я тебя кое-что покажу!
Лиза специально трогала свисающие рукава своей большой кофты или постоянно поправляла, как ей казалось, неправильно лежащую цепочку на шее, просто потому что благодаря таким простым действиям она, с закрытыми глазами ладонями своей подруги намного чётче слышала хруст мятых бумаг под ногами, а также предвкушая неизвестность в том нечто, что заготовила для неё Алиса, чувствовала себя намного увереннее.
– Собрала отовсюду всего понемногу, так сказать. Вся эта гигантская стена теперь полностью твоя, принцесса!
– Не представляю, что и сказать…
– Ты не привыкла, знаю, но может лучше всяких слов будут объятия? Я, как мне кажется, заслужила. – скрестила она пальцы.
– Интересная у тебя подача подарков, оказывается… – и восхищаясь этим, Лиза сделала первый шаг к ней навстречу.
Лампы гаснут, в момент, оставляя образцы тел людских в размытых тех серых беседах, и дыхание одно в том коридоре пустом. Выходящие из идентичности проекции застывших в движении людей остывая, прозрачным камнем вставали у дверей не мешая другим. Побегом из грязной мыльной синей плёнки было этим делом, притворство и увиливание от ответа лёгким сигаретным дымом преследовало её, прижимая к приколоченным повсюду мокрым фанерным листам вдохнуть не давало. А вот и лестница, вот и перила, плёнка, леса и заграждения. Блестящий зелёный пол и отпугивающие жёлтые стены по обе стороны от неё, разобранные стиральные машины и одиноко стоящий стул в углу, тени.
Все уже давно в своих кроватях: спят, читают или молятся – это напоминает ей о высоких оранжевых огнях на своей старой родной улице, где, до всего случившегося сейчас она не думала. Ей постоянно приходилось слегка наклонять голову вниз, чтобы ненароком не задеть свисающие с разобранного потолка запутанные линии проводов, убрать которые, пока что, никто не торопится. Оно и понятно – часть этого здания ни подо что не используется, и если какая душа здесь и появляется, то не больше чем для быстрой проверки. Так есть для всех, но не для Алисы. Здесь помещение чуть более открыто в отличии от того же главного зала или фанерных коробочек, куда, обычно, заселяют всех сюда прибывших. Туда, где у неё появляется сильная отдышка и головокружение, растерянность и не способность зациклить внимание на каком-нибудь устойчивом маленьком отвлекающем предмете. Чувство непреодолимой угрозы, если рядом нет нескольких открытых дверей или выходящих на большой зал внутренних окон, коридоров, где возможно спрятаться. Вид подпалённых жёлтых обоев ей отвратителен, поэтому собственное спальне место в самом дальнем углу первого этажа ей более чем приятно, даже, безопасно.
Обычно, уже оборудованное, чем только можно место, заставленное металлическими скамейками для посетителей ею никуда не переносится, всё, что там оставляют уже не используется, и было это её неприступной маленькой крепостью вне общества в другой крепости, но значительно побольше. Двери разных кабинетов вокруг где-то вовсе были сняты с петель её индивидуальными усилиями и использованы как заграждения от любопытных глаз. Но было это несколько непрактично. После перестройки и значительных изменений в интерьере, большие открытые пространства без препятствий ветру пропускали серьёзный холодок по полу, замёрзнуть из-за чего было очень легко. Своеобразная обратная сторона закрытого ото всех комфортного спасательного угла. Поднять уровень кровати не представлялось возможным, как и достать второе тёплое одеяло.
Только вот… И первого нигде видно не было. Ни спального мешка, ни подушки рядом тоже нет. Подтягивающийся наверх холод рассеивался в полном оцепенении, в тревоге за неприкосновенность к уже священному для неё месту, в опасении за своё здоровье и за обнаружение тайного убежища. До следующего локального утра без серьёзных последствий здесь она не протянет, слишком рискованно. Настолько же, как и ночевать на скамейках в коридоре общего зала. При очередном обходе, дежурный, рано или поздно, наткнётся на нарушающую порядок девушку, хуже того, вместо выговора, вернёт в давно покинутую ею тридцать третью комнату, простаивающая среди остальных с запертой дверью уже очень давно. "Замёрзнуть насмерть, или снова быть задушенной глухими стенами? Решение было одно, решением была одна комната".
Холодный отражающий всю стыдную дрожь тела каменный пол под ногами, куда так глубоко уставилась девушка, искав в нём успокоение и защиту от ветра, бликами трескающихся белых ламп проносился по всему коридору прямо к нарочно разлитой у выхода красной коробке. Ковры у дверей глушили свет зелёных табличек, и ни капли снега на
