кто будет сопровождать ее и кто встретит, так что вам придется импровизировать. Стражи пропустят вас без обыска и без расспросов, если вы убедительно сыграете роль. Быстро попрощайтесь с любовником и уходите. Когда появится настоящая ллара, во дворце начнется шумиха, и вас кинутся искать — да, именно вас, Валерию Гелл. И, скорее всего, найдут. Скажете им честно, зачем приходили, заявите, что вас связали узы пламени, и вы не перенесете смерти своего возлюбленного.
— «Возлюбленного!» — повторила Нереза и скривилась, будто яда глотнула. — Как вы можете так буднично говорить об этом?
— А в чем, по-вашему, состоят мои будни? — спросила Клара, приподняв бровь. — Я — фрейса, и по долгу службы обязана участвовать в таких спектаклях: чтобы помочь очередной пладессе скрыть измену, чтобы выдать замуж дурнушку или бесприданницу, чтобы сохранить брак и приличия. Спектакли, дорогуша, это и есть придворная жизнь, и мне частенько выпадает право их ставить.
— Поздравляю, — бросила служанка, — вы нашли отличную актрису для своих спектаклей!
Бросив кисти на стол, она направилась к двери.
— Нереза… — последовала я за ней.
Фрейса преградила мне дорогу и, поправив пояс, болтающийся на моей талии, сказала:
— Вам сейчас не до этого. Соберитесь, эньора, а с Нерезой я сама поговорю.
— Спасибо, — вымолвила я. — Вы оказываете мне невероятную поддержку. Чем я заслужила ее?
— Вы играете одну из главных ролей в этом захватывающем спектакле, — произнесла женщина, — и я хочу иметь отношение к столь интересному действу.
«Интересное действо»? А по мне так кошмар…
Покои я покинула ближе к вечеру; на мне было черное траурное платье, мои волосы были убраны в простую косу, но шубка, что я надела, была из черных соболей и не вписывалась в образ страдающей вдовы, да и губы я подвела красным. Следуя по коридорам к парадному крыльцу, где меня ожидал экипаж, я не торопилась, позволяя свидетелям запомнить и меня, и шубку, и акцент на губах.
Выйдя на мороз, я торопливо спустилась к экипажу и как только села в него, он тронулся с места. А я принялась за перевоплощение. Там, на сиденьях, все уже было подготовлено — и наряд ллары, и грим, и парик. Переоделась я без труда, даже не дождавшись, когда экипаж остановится, а вот наложить грим стало возможным только когда мы подъехали к особняку Орсо.
Кучер, получивший указания от фрейсы, терпеливо ждал, пока я закончу гримироваться. Проверив, не выгляжу ли я карикатурно, не переборщила ли — в этом деле лучше «недо», чем «пере» — я накинула простое серое пальто и стукнула в крышу. Кучер отвез меня к следующей точке маршрута. Там, пересев, в другой экипаж, я велела извозчику ехать во дворец…
В пути я думала не о том, как убедительнее сыграть, а о том, что спросить у Блейна. Тревога сжирала; живот крутило, ладони потели, но я тревожилась не того, что меня могут раскрыть и поймать, а того, что будет завтра с Блейном. Пладов-преступников, приговоренных к смерти, сжигают на площади Пепла; приговор исполняет не палач, а выбранное судом лицо, обычно — пострадавший плад. Элдреда Блейна спалят огнем смерти.
А что будет со мной? Я тоже буду мучиться от боли? Тоже буду кричать? Сойду с ума? Как себя покажут узы пламени?
Чем ближе мы подъезжали к дворцу, тем сильнее я переживала, и когда нужно было начать игру и назвать себя лларой, потеряла чувство реальности.
Экипаж остановился.
Обо мне доложили.
Я вышла.
Меня встретил начальник охраны.
Спросил о чем-то.
Я ответила что-то.
Падал снег.
На ступенях крыльца было скользко.
Открылись двери.
Зазвучали шаги.
Стало тепло.
Коридоры, лестницы.
Дрожащий огонь.
Лязг.
Дверь открылась.
Дверь закрылась.
Лязг.
Реальность вернулась темнотой, которую разогнал вспыхнувший огонек свечи, оставленной на полу у двери. Блейн был прикован цепью к стене, его руки и ноги были закованы в кандалы. На нем была хорошая, но помятая и испачканная одежда, его черные волосы были растрепаны и сально блестели, на бледном лице проступила щетина. Но зелень его глаз была такой же яркой, такой же ясной и холодной, как всегда.
— Ллара… — проговорил он хрипло. — Символично.
— Почему?
— Вспомни нашу первую встречу.
В моем распоряжении было мало времени, но я медлила с разговором, глядя на плада. Грязный, помятый, дурнопахнущий, небритый, в кандалах, он по-прежнему излучает уверенность в себе.
— Завтра тебя казнят, — сказала я.
— Спасибо, что сообщила, — иронически поблагодарил он и поклонился; цепи звякнули.
— И ты позволишь им?
— Да ты что? — изумился он притворно. — Разве такая песчинка, как я, может на что-то влиять?
— Пожалуйста, ответь без увиливаний! — попросила я. — Я должна знать, что случится завтра и есть ли у тебя план.
— Есть.
— Какой?
— Не скажу, — игриво протянул он.
— Я серьезно! Если тебя убьют, я не знаю, как перенесу это, как покажут себя узы.
— Плохо. Я сгорю быстро, а ты будешь гореть медленно, день за днем. Ты будешь сходить с ума от чувства, что тебя лишили жизни. Узы пламени — это зависимость, и твоя ломка будет очень долгой.
— Ты рассказываешь об этом с таким садистским удовольствием, словно собираешься умереть мне назло!
— Ты разгадала мой коварный замысел.
Я издала прерывистый вздох. Ничего он мне не скажет, так и будет играться, как кот с мышкой, а у меня осталось совсем мало времени — скоро прибудет настоящая ллара. Оглянувшись на дверь, я приблизилась к Блейну и спросила:
— Так убил ты императора или нет? Какой у тебя план? Ну же, Блейн, скажи мне!
— Бедная девочка боится за свою жизнь, — сочувственно протянул плад. — Но даже в такой момент свысока зовет меня по фамилии.
— Я пришла не только потому, что боюсь за себя, Элдред. Я пришла за ответами. Я имею право знать, какого человека спасла и зачем, и не было ли это бессмысленным. Ты многое значишь в империи, и я знаю, что ты можешь отразить любую атаку и выиграть любой суд. Но ты сидишь здесь в кандалах. Почему? Что ты устроишь завтра? Какой сюрприз готовишь?
Блейн не спешил с ответом и смотрел на меня издевательски спокойно. Но было что-то еще, что-то, исходящее от него волнами, ирреальными полуощущениями, что-то, на что моя суть откликалась, волновалась, воспламенялась, и
