время быть. Прикосновения те, что неуклюже оставлены, запомнились месту этому чётким отпечатком на саже ладонью, беспорядочные они были. Сползая, оживали. Великой лжи разделять с правдой место есть и будет всегда, споры живых не угасли пока о правде лжи и о лжи во имя правды, правы они, пока живы, это правда, и нет в этом лжи. Цвета всеобъемлющие, чудные краски синего неба, деление было со сферой, делением было то место, делить которое никто не хотел.
Забывается потихоньку всё сущее, исчезает само понятие слова память. Кто они?
Распахнутые двери в пустые бордовые комнаты, порог которых утоплен давно в воде, что находится под парящей рамой. Яркие проблески внутри этих убежищ выносят всякое материальное наружу к растворимой в той же воде истине. Вытесняют ссужая площадь не без того тесного мрачного места. Выставляют на чужую волю, не желая более иметь с ними дел. Осыпающаяся пыль с потолка маленькими острыми камешками отпечатывалась на ногах прыгающих вниз простых смельчаков или бездумных дураков, не важно. Итог для всех был один. Блестели их рёбра на выходе к пропасти. В последний раз сверкали.
Тёмные волны жадно хватали каждое случайно всплывшее отражение света, обронивший потом о чём не думал жалеть вовсе, не представляя ценность этому явлению после неизбежного прыжка. Это был последний раз, когда они впивались ногтями в доски по бокам, выбирая то, чего нет.
Выглядело всё как боязливое качание на длинных толстых проводах где-нибудь над затуманенной бездной, которой ни конца, ни края не найти. И только шум срывающихся вниз цепей подгонял вперёд, обнадёживая найти выход и землю под ногами. Горло болит от ветра здесь, неприятно сглатывать слюну. Этот же сквозняк, по-видимому, ныряя в ещё какую-то невидимую остальным дырку создаёт вокруг себя поле с короткой и быстро угасающей в ту же секунду мелодией, прерывающаяся в конце схожим на автомобильное столкновение звуком. Только вспоминается уплывшее воспоминание, как с небес падает вечно меняющий форму предмет, проламывающий мне голову. Жутко было. Мычание в самодельно вырезанную флейту подбадривало и прибавляло шагам большей уверенности в скорый конец этих линий. Я бы хотел посвистеть вместе с тем, кто по ту сторону сидит. Последние корабли отплывают.
Дети подняли глаза наверх. Что они там видят? Размытый синими, красными и зелёными квадратами брошенный светлый хвойный лес. Яркие стволы их возвышались к неразличимому небу наверху, стоя друг к другу настолько плотно, что тени спускающиеся к усыпанной шишками земле не способы были протиснуться сквозь них. Полупрозрачный светящийся круг медленно выполз из-за ветвей, робко раздвигая их в стороны, боясь сломать. Тропинка же была видна, несмотря на тусклый, еле-еле просачивающийся сквозь старую замочную скважину свет уходящего за горизонт солнца, представляя собой незаменимого проводника в столь отдалённом, судя по незнакомым пейзажам, месте. Невидимая, но по ощущениям приятная и гладкая сияющая рука осторожно касалась вращающегося контура круга, чуть подталкивая его вперёд. А он был даже не против, наоборот, движимое им чувство неизвестности добавляло каждому его шагу уверенности перед невиданными иллюзиями в этой бескрайней безнадёжной пустоте.
– Ты можешь уйти куда угодно, только нужно сделать первый шаг. Ну же, вперёд! – внезапно прозвучал чей-то голос, – здесь безопасно.
Человек медленно выходил наружу из темноты, ступая ногами на оставленный им же собственный обезличенный белый силуэт, покрытый снегом, никак не представляя, что давит ногами свою голову. Ступал он с постоянно присутствующим неподалёку опасением за творящиеся на горизонте вещи, размышляя об их конструкции и цели. Долго ли всё это будет продолжаться? Хватит ли сил добраться до конца, не потеряв себя? Безусловно, да. И даже под страхом быть видимым тысячам глаз, сломать его пока не удалось. Будущее неотвратимо, но не обязательно всегда встречать его в одиночку. Быстро написанные алым маслом зрачки затаивались в каждом предмете, что он использовал как опору, чтобы не упасть, и смотрели. Ждали его провала. А он всё не приходил. Он был всегда внутри себя.
Брошенные автомобили с открытыми дверьми. Затянутые простынями, разными тканями и плёнкой машины плакали через разбитые вандалами фары. Они ревели, взывая к сожалению. Затухали посреди таких же одиноких домов без целых окон, остывали с разрисованными яркими красками стенами и заграждениями. Теряли контекст.
Ни один бродячий человек не взглянет более на них, не представит знакомым и не коснётся с чувством сожаления. Его попросту не осталось. Пропали цветастые рекламные вывески за сажей и пылью. Брошенные плиты с балконов разрушили яркости. Белые клавиши пианино чернели под большим слоем пепла, вылетающего из окон жилого дома. Вся улица очнулась и пришла в себя от громкого треска тлеющих досок на старых деревянных балконах, а оконные рамы самовольно сбрасывались из разрушающихся кирпичных стен к ещё отражающему яркие красные блики ледяному асфальту с золотыми жилами.
Я спустился с разозлённых на меня небес к плачущей земле, чтобы собственными руками быть задушенным. Чтобы собственными глазами видеть льющуюся кровь своих близких. Быть причастным к разрушениям. Просто… Быть. Существовать и изучить существование остальных. Закручивать гайки в наши общие дома и теми же ключами забивать противников. Выращивать в той же земле, где лежат недоброжелатели и тело моё деревья с плодами. Вкусить горькость и сладость, остроту ножа и жжение полыхающего рядом огня. Понять, что значит жить как человек!
Сколько белых автомобилей я сжёг для окончательного убеждения в доказательстве о собственном существовании. Сколько ложных автомобилей я сжёг… Кто тот, что придумал всё это? Обрёк на мучения… Страсть и безумное влечение граничило с тревогой. Это сводило с ума. Филипп и Лиза. Где они?
Маленькие подаренные или заработанные детали составляют всю нашу личность на протяжении всей жизни. Слегка грязноватая белая ленточка с пояса свадебного платья. Рисунок на куртке. Любая фотография под обложкой ненужной книги. В этих мелочах есть всё наше представление о себе. Всё о чём думали и будет думать лежит в, казалось бы, самых непримечательных для кого безделушках. Не прелесть ли в таком сложном устройстве нашего мира? Ни сами слова или годы закодированы в них, а эмоции в те минуты или вечера. Пропади они – мы злимся на весь мир, хотя никто не в силах понять важность тех давно ушедших от нас дней. Виноваты ли они, что убили ваше прошлое?
Прошлое. Сколько всего приходит на ум с этим словом. А сколько ещё придёт? И, придёт ли вообще когда-нибудь снова? Не хочется забегать вперёд, но фейерверки необычайно красивы в подходящий час. Берущая нас под свою власть
