— Мои благодарности… — Мэла рассмеялась. — Как обычно. Вы их лучше, чем Правила знаете.
Это точно. За найденный артефакт благодарить ей приходилось часто, и все, что Мэла скажет, наше трио знало не хуже Правил школы.
— Готов смиренно принять свою участь и выдержать положенную мне долю, — Райнар изобразил на лице нечто, призванное изображать заявленное смирение.
— Можешь мою прихватить, — у меня настроения общаться с ребятами не было, и они мне настрой на общение с капитаном сбивали. — Только поблагодаритесь где-нибудь не здесь. Ладно?
— Сартар? — Мэлавиата уточнила цель моего тут пребывания понимающе и сочувственно.
— Прорвешься, не впервой, — поддержал Райн уже серьезно.
Я кивнула обоим, и мы разошлись. Они по своим делам, я — в нишу, придавать мыслям стройность и упорядоченность, капитан не принимал сумбурного изложения.
Мысль уйти из школы появилась не впервые, она возникала всякий раз, как что-то не ладилось или просто тянуло к вольной жизни. Я ведь видела, как живут наши ровесники. Спокойно, весело, со свободными временем, с обычными уроками в обычных школах, с обязанностями и ответственностью, соответствующими возрасту, то есть, практически, без них. И без сталенитовой дисциплины, выматывающих тренировок, теряющихся медальонов, ограничительных блоков и издевательства, называемого моделированием вероятностных ситуаций.
Ну, если перестать преувеличивать и видеть все в мрачном свете, то все, на самом деле, было не так уж мрачно. Да, тренировки и дисциплина — это присутствовало, и работали мы на занятиях с полной выкладкой, но сами уроки длились всего на три часа дольше, чем в обычных школах. Остальное время было свободным и распоряжались мы им по собственному желанию, права на все радости юности у нас никто не отнимал. Да, ограничительные блоки — непременное условие выхода за стены школы, они не давали воспользоваться обретенными в ней навыками и рассказывать о том, чему учимся. Все правильно, незачем тащить в мирную жизнь боевые заклинания, их и у всех воевавших блокировали. И языком болтать ни к чему, напрашиваясь на вопросы для чего нас готовят к войне, которой не будет. Для всех мы учились в школе искусств, должны были стать музыкантами, писателями, художниками. Этим с нами, кстати, тоже занимались, в соответствии со склонностями каждого.
В общем, все было вполне нормально, ничего непосильного и запредельного. Даже это моделирование мне большей частью нравилось, решать задачки собственного поведения было очень интересно. Так что мысли о прощании со школой появлялись, но надолго не задерживались. Тем более, что в пользу «оставаться» был самый весомый аргумент — Лефлан. Теперь этот же аргумент передвинулся на другую чашу весов. Я согласна была решать какие угодно задачи, но только не связанные с ним. Да еще вот так связанные… От одного воспоминания о виденном в модели внутри все сжималось и замирало. Не хочу… не могу… Такое представить страшно, а представить, что такое возможно… Нет!
И еще: Леф школу заканчивает, немногим больше полугода, и он уйдет. Зачем мне оставаться, если его здесь не будет? Конечно, мы учились в разных группах, и занятия у четвертого и седьмого года обучения не пересекались, но на всех перерывах я бегала к нему, иногда он ко мне приходил, если нужно было помочь в лаборатории, и самоподготовкой мы вместе занимались, и домой вместе уходили. Я оказалась-то здесь только из-за него. Когда к родителям пришли с предложением отдать меня в школу МВВ, упиралась я до последнего, красочно, чуть ли не до слез, рассказывая, как всю жизнь мечтала о школе искусств, и страшно переживая, что меня не возьмут, потому как с талантами не густо. Рассказы о мечте были чистейшей правдой. Правда, не всю жизнь, а те три года, которые я знала, где учится Лефлан. Думала, что знала. А потом сама помогала папе убедить маму. Вот так. Оставаться в школе еще три года без него и с моделированием? Ни за что! Не могу, не хочу, не буду!
Так что да, принятое решение абсолютно верно и… И я все равно искала лазейку, чтобы его не выполнить. Другого объяснения моему «не устраивает, пусть отчисляют» не находилось. То есть, я подспудно надеялась, что не отчислят? Этим вопросом я озадачилась, второй раз не дойдя до кабинета капитана пары шагов. Выходило, что по-настоящему проститься со школой я не хотела. Открытие оказалось неожиданным и, что с ним делать, я не знала. Разве только бежать к Лефлану. Не за советом, посоветует он самой думать, а именно подумать, самые умные мысли приходили ко мне рядом с ним. И побежала бы, но дверь кабинета распахнулась, я едва успела от нее увернуться, и голос капитана Сартара недовольно поинтересовался:
— Мне Вас ждать, ами Эргон, или другими делами могу заняться?
Это было не менее неожиданно, чем недавнее открытие, я растерялась и почти дословно повторила его последние слова:
— Можете заняться.
На несколько мгновений мне показалось, что сезон неожиданностей открылся и для капитана. Он вышел и молча хмуро смотрел на меня те самые несколько мгновений. Скоротечных. Вместе с ними утекло и «показалось». Ну да, удивить Сартара такой мелочью… Его ничем не удивишь.
— Дорожка препятствий в Вашем распоряжении, Эргон. Составите компанию подруге. Два часа. За что, понятно?
— Понятно, — от вздоха я удержалась, вздыхать при капитане — добавить себе еще час. — Нарушение субординации.
Он отрицательно покачал головой, но смилостивился, дал подсказку:
— Почему Вы это сказали?
— Растерялась. Вы так неожиданно появились… Ну и вот…
За честность я была вознаграждена определением своего проступка:
— Неумение быстро реагировать на неожидаемое действие и держать себя в руках, — и великодушным: — Можете считать, что нарушение субординации я не заметил. Выполняйте. О выполнении доложить мне лично.
Мэлавиата все же не уложилась с поисками медальона в отведенное время и наматывала круги на дорожке. Компания у нее уже была. Райнар ни в чем таком сегодня отличиться не сумел, но не мог же он просто смотреть, как Мэла бегает по бревнам и уклоняется от заклинаний? Не мог. И меня в качестве замены себе не принял. Так мы втроем и добегали, допрыгали и доползали все полученное до последней минуты под аккомпанемент хлопков, тресков, взрывов и прочего шумового сопровождения и «мрачнюгу поднебесную», поминаемую Райном на каждом круге. Мрачнюгу мы еще и потом слушали, пока выравнивали дыхание и себя в порядок приводили.
Глава 2, настоящее — Пятый гарнизон
Девятый год первого цикла третьей эпохи побед второй эры освободителей (3048 год по старому летоисчислению)
— Поднебесная мрачнюга, — размеренно, словно пробуя на вкус, повторил Сурдив, отстраняя Диникса.
— Не, — усач с шевроном Черного корпуса, теперь, когда подошел, его получилось увидеть, опять пьяно гыкнул и поправил: — Мрачнюга поднебесная. Кололи одного… — он не стал договаривать, лишь сплюнул на пол, демонстрируя все свое презрение к неизвестному допрашиваемому, продолжил: — Ему уже без надобности, бэс ее без языка скажешь, а язык-то выдрали. А кюрисово словечко я прибрал, не пропадать же добру, — и захохотал над собственной шуткой.
От паров перегара, вырвавшихся вместе с хохотом, генерал отшатнулся и рукой перед носом помахал. Нормальная реакция. После десятка протрезвляющих процедур для него сейчас запах алкоголя хуже казарменной вони. Жаль, что мозги эти процедуры не отшибали.
— Кололи, говоришь? — переспросил Сурдив раздумчиво и якобы одобрительно, и с обманчивым безразличием уточнил: — Кто переводил?
— Гы! — в который раз возрадовался чему-то усатый. — Переводил! Кто ж чернокорпам бабу даст, если сами не возьмем?
И очередная порция пьяного гогота, массово поддержанная с интересом внимающими занимательной беседе орками. А это уже крупные неприятности для Мустила, он ответственный за «тихий щит», не ставить который, судя по всему, приказа не было. Судить же было по чему: и по багровеющему лицу генерала, и по зеленеющему с той же скоростью лицу адъютанта. Все-таки усталость — это усталость, многое сбивает даже в отработанном механизме. Почти сутки на ногах и в напряжении отразились на всех. «Тихий щит» вырос в рекордные сроки, вызвав одинаковое разочарование на физиономиях орков и Скользкой Кли, лишенных возможности продолжать внимать захватывающему спектаклю.
