Она почувствовала то, о чем животные, взбудораженные близостью Марка и Стефана, не могли предупредить охотников: приближались семарглы. Их было намного меньше, чем ожидалось, всего около двух десятков, но вместе с ними появилась надежда, что результат сегодняшней ночи еще не предопределен.
Влада бросилась к перилам.
– Последнее предупреждение! – сказал Кот, опираясь о ружье, и поднес сигару к губам. Оставалась пара затяжек.
Из людского моря черных силуэтов с красными полосами отделились несколько человек с канистрами и стали поливать стены Дачи. Вслед за ними сквозь ряды солдат пробился Стас. Он с ужасом посмотрел сначала на мужчин с канистрами, потом – на Владу – и бросился к Коту.
– Ты не можешь сжечь дом, там живой чело!..
Он не договорил: Кот со всей силы ударил прикладом ему в лицо.
– Девочка, твое последнее слово, – предупредил охотник.
Влада изо всех сил сжала перила.
– Послушайте! – начала она, и ей показалось, что все остальные звуки смолкли. – Те, кого вы называете семарглами, немногим отличаются от вас. Многие из них никогда никого не убивали! То, что они питаются нашим теплом, не их выбор!
Влада перевела дух, она видела: семарглы окружили охотников и стали сжимать кольцо.
Кот спокойно сделал затяжку.
– Охотники! – радостно продолжила Влада. – Вы же не истребляете всех змей, если одна из них убила человека. Тогда почему вы хотите истребить всех семарглов? У них есть имена. У них были матери… – она не успела договорить: Кот, докурив, бросил сигару на землю, и бензиновая дорожка вспыхнула.
Остальные события происходили так быстро, что сознание едва успевало их фиксировать.
Стены Дачи воспламенились, в окна и на балкон полетели гранаты, раздались хлопки, едкий дым проник Владе в горло. Потом Марк смел ее с балкона, громыхнул выстрел, следом – шквал выстрелов. Влада почувствовала сильный толчок, мгновение она провела в свободном падении, а затем ее перехватили другие руки. Марк упал на землю. Над ним тотчас же сомкнулись черные спины с красным рисунком.
Это было слишком по-человечески – чувствовать то, что чувствовал он. Отчаяние. Глухое и злое. Настолько сильное, что хотелось кататься по земле, грызть ветви и царапать ногтями кору елей. Но Стефан только сильнее сжал челюсти. Спокойно, очень аккуратно он расправил манжет рубашки, которая выглядела так, словно Стефана в ней избили розгами, а затем закидали комьями грязи.
Физическая боль быстро прошла. Но остались чувство отчаяния, лохмотья. И жажда мести. С отчаянием, несомненно, он скоро справится. Рубашку заменит в ближайшей деревне. Но утолить жажду мести было не так просто. Стефан даже представить не мог, где теперь искать Кота и Марию.
Поляна, на которую с пригорка смотрел Стефан, едва различимая в безлунную ночь, теперь мало напоминала место стоянки Охотников. Опустевшие бараки мутнели черными пятнами, словно гигантские хищные птицы. Ни огня. Ни движения. Стефану казалось, спустись он на поляну, там не отыщется даже следов ботинок охотничьей армии. Ее собранность и скорость перемещения вызывали уважение к командующему. И еще больше обостряли жажду мести.
Стефан сжал кулаки, крепко, до боли от вонзившихся ногтей, и медленно их разжал. Затем прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Сердце неистово колотилось, напряжение требовало выхода: безудержного бега, безумного крика. Но уступить – в данном контексте – означало сдаться. Дать волю чувствам – потерять драгоценное время, когда он еще что-то мог предпринять.
Итак, Мария.
Ночь. Тепло. По лесу, остывшему после знойного дня, расползался запах мха и сосновой смолы. По такому лесу Мария уходила от него после прощания, а Стефан просто смотрел ей вслед, не представляя, в чем она оказалась замешана…
Не открывая глаз, Стефан сделал еще один глубокий вдох. Неважно, что натворила Мария. Важно, что она за это заплатит. А для этого ее сначала надо было найти.
Куда же она подалась после стольких лет комфортной и беззаботной жизни в Огневке? Да куда угодно.
Стефан поморщился, словно испытал боль, но снова заставил себя представить Марию, которая в черной накидке, оглядываясь, скользит по ночному лесу.
Мария могла спрятаться где-то рядом, понимая, что Стефан не станет искать ее так близко. И теперь сидеть в какой-нибудь съемной квартире и дожидаться, пока он умчится ее искать – а вот потом уже сбежать в противоположную сторону. Или с такой же долей вероятности сразу укатить за тридевять земель. Выбирая один из вариантов, в случае ошибки он упускал возможность найти ее по горячим следам.
– Куда же ты направилась, Мария?.. – Стефан опустился на корточки и провел ладонью по прохладному мягкому мху.
Он чувствовал ее страх и решимость. Обиду, гнев и сожаление. А еще он почувствовал ее холод.
Стефан выпрямился, его глаза сузились.
А вот и подсказка. Какое бы решение ни приняла Мария, сначала ей нужно было насытиться. Где она могла взять тепло, если кормушек больше не существовало? Ну в самом деле, не охотники же ее накормили. Тепло без прикосновения? Слишком мало и слишком долго. Случайный неудачник? Только не в районе, зачищенном охотниками.
Оставалась несколько мест, куда могла направиться Мария, чтобы растопить свой холод, но только одно из них находилось неподалеку от поля боя.
Стефан поправил второй манжет – и направился в сторону Белой Дачи.
* * *
Вопрос был лишь в том, что Стефан ожидал там найти.
Но церковь оставалась единственным связующим звеном между ним и Марией. Даже если это – тупик, он должен был там побывать.
Перед тем как войти в подвал ветхого здания, больше похожего на сарай, чем заброшенную церковь, Стефан бросил взгляд на горизонт. Светало. Едва ощутимо, но темнота начинала редеть, и где-то в ближайшей деревне уже прогорланил петух.
В подвале пахло до того отвратительно, что Стефан достал платок из кармана брюк – слишком чистый, почти фосфорицирующе белый, словно из иной жизни – и зажал нос. Запах дыма тотчас же вытеснил вонь крысиного помета и гниющего тела. В коридоре было беспросветно темно. Даже зрение Стефана с трудом улавливало очертание черного коридора. Где-то капала вода, хотя дождя не было больше недели. Этот звук словно пробивал дырочку в виске. Кап-кап. Наверняка, коснись Стефан стены, она оказалась бы влажной и скользкой на ощупь.
Коридор заканчивался глухой комнатой, освещенной едва чадящими мутными лампами. На полу, на ветоши, газетах, матрасах с торчащими пружинами, словно черви, копошились люди. А некоторые лежали неподвижно, будто и жизни в них не было. Отстойник, куда сами по себе стекались наркоманы, бездомные и проститутки. И даже те, к кому подходило все три определения. Люди, у которых не осталось никого и ничего, кроме этого подвала.
