И Хэла взвыла, уж это у неё, ой, как хорошо получалось, хоть так вывернет его наизнанку, достанет, уже делала не раз и сейчас тоже устроит, тем более, что есть кому тут вместе с ней повыть от души за компанию:
— Сердце мое меня не может простить,
Как я, поднявшись к тебе в седые неба стаи,
Вдруг отпустил тебя, и ты стала в небе таять.
Сердце мое тебя простило, лети один —
Не зная пути, я не стою у края.
Падаю, приближая тень, одна я не летаю.
Так невозможно, не оступиться.
Не избежать высоты.
Нам еще можно остановиться —
Есть еще шаг до черты.
Сердце мое меня не может понять.
Как мне искать одному далеких звезд сияние?
Стало свободнее без тебя пустое состояние.
Сердце мое не может жить без высот —
Я поднимаюсь опять в седые неба стаи.
Много ли мне сердец менять? Одна я не летаю.
Так невозможно, не оступиться.
Не избежать высоты.
Остановиться нам еще можно —
Есть еще шаг до черты. [5]
И уж конечно Маржи разрыдалась, с ней вместе Донна, им подвыла Милена.
Хэла видела как Роар покачал головой, хмельной и расстроенный, только чем? Тем, что феран стоял за спиной и сейчас сожрёт тут всех, или потому что митар уже знал про Гира, почему-то Хэла не сомневалась, что донесли, или расстроен был из-за Милки?
Ой, и ладно, ей было всё равно…
И Хэла перебрала внутри свой песенный запас и сдюжила ещё одну песню:
— Вместе студёные вёрсты верстали,
Выли тоскливо в январскую вьюгу,
Время пришло и рассыпались стаи,
Каждый по нраву приметил подругу.
Что будет завтра? Шкуру ли снимут?
Буду ль судьбою прощён?
Мы пережили долгую зиму,
Что тебе надо ещё?.. [6]
И понеслась снова круговерть, потому что домашние пошли в пляс, а Хэла наконец выполнила свою норму за вечер, потому что голова стала тяжёлой и туго соображающей, потому что не ела ничего целый день и заговоров в итоге натворила — последний на Маржи, чтобы сердечко и душенька болели поменьше.
И ведь обещание давала вот этому поймавшему её в итоге за талию суровому тирану и потащившему к себе, молчаливо и властно.
И захотелось расплакаться от счастья этого женского, с одной стороны, и устроить скандал пьяный, потому что “какого чёрта, мужчина, я могу идти сама, куда хочу и когда хочу!”
Кажется…
Рэтар уложил её совершенно обессиленную пьяную тушку на кровать.
Интересно влетит ей за песни или нет?
Потом стал снимать платье.
— Хочу юбку и рубашку, — грустно вздохнула Хэла, когда он посадил её, чтобы распустить шнуровку на спине.
Рэтар лишь вздохнул. Стянул платье через голову. Снова вздохнул, пытаясь уложить, но Хэла уже кажется на автопилоте повела головой, потом плечом.
— Что ты делаешь? — устало спросил Рэтар.
— Я вас, достопочтенный феран, может соблазнить хочу, — заявила она очень коряво пытаясь быть обольстительной.
— О, боги, Хэла, — отозвался он и сел перед ней на корточки, чтобы видеть лицо. — Ты давно меня уже соблазнила. Зачем тебе это снова делать?
— Это надо делать, — с трудом проговорила ведьма. — Пе-ри-оди-чески.
— Зачем? — мужчина кажется начал веселиться.
— Потому что иначе, ты можешь найти другую, — ответила Хэла почти не заплетающимся, как ей показалось языком.
— Что? — кажется он подавился сдерживаемым смехом.
— Другую женщину, — кажется сейчас она начнёт икать.
— Кого? — о, да, ему было охренеть, как весело.
— Ну, уверена, что… например, наложницу. Они у тебя такие красивые, — мямлила Хэла, уже не могла остановиться, прям прорвало на соплижуйство.
— Наложницы?
— Да, — медленно кивнула она. — Бэтта. Она… как лань.
— Кто? — Рэтара подвела выдержка и он улыбнулся.
— Лань, — объяснила Хэла. — Это животное такое. Красивое, тонкое, стройное. И кожа у Бэтты такая бронзовая, как дорогой металл.
Феран хмыкнул и кивнул.
— И Фэяна. Она грациозная, — как у Хэлы вообще получилось выговорить это слово? — Как аристократка, ну, знатная. И глаза у неё удивительные, и ресницы такие густые, длинные… и кожа…
— Так, Хэла, — усмехнулся Рэтар, но её уже было не остановить.
— И я уверена, что у тебя в Йероте есть знатные, такие красивые, умные, которые могут стать твоими жёнами.
— Хэла, что ты… — он попытался подобрать слово. — Что на тебя нашло вообще? Где моя несносная ведьма?
— А может я такая? — и вот накатила пьяная истерика, слёзы сейчас ручьями потекут. Отлично! — Может сейчас ты меня настоящую видишь, впервые? Я вот такая. Сомневаюсь во всём, боюсь всего, постоянно думаю бог весть о чём, накручиваю себя, порой впустую. Я слабая, не верю в себя, и я некрасивая, вам просто кажется. И я не смогу без тебя. И вдруг я имею ценность только, как ведьма. И вдруг я заставляю тебя целоваться, а ты не любишь… и обниматься. И я готова рыдать, когда ты называешь меня “родной”.
Рэтар смотрел на неё странно, она не могла понять, а лезть внутрь никак не хотела, даже сейчас, когда была пьяна и контроль стал всего лишь словом.
— Боги, Хэла, — он мотнул головой, потом сел рядом с ней и потянул к себе на руки. — С чего ты взяла, что я не люблю — обниматься и целоваться?
— Да, — всхлипнула ведьма.
— Почему ты хочешь плакать, когда говорю тебе “родная”? — спросил феран.
— Потому что меня никто так никогда не называл, — прошептала она, — и меня это…
— Глупая моя девчонка, — Рэтар улыбнулся, притянул к себе и поцеловал.
— Я не девчонка, — заупрямилась Хэла. Нашла в самом деле из-за чего упрямиться…
— Девчонка! Глупая, маленькая девчонка, — кивнул феран и обнял её. — Родная моя девочка.
И всё, понеслась, слёзы потекли ручьём, ну прям как будто ей три. И плохо, когда вот такая сущая ерунда в жизни происходит.
Рэтар лишь тихо рассмеялся.
— Хэла! Хэла, — позвал он и заглянул в заплаканное лицо. — Мне не нужны наложницы, и знатные мне не нужны. Ты мне нужна, понимаешь? Ведьма или нет. Ты прекрасна. Всегда. Любая. И такая тоже, Хэла. И когда смеёшься, и когда плачешь. Веселая, озорная, грустная, уставшая и вот такая невменяемо пьяная. Ты моя нежная, мягкая, тёплая, живая и настоящая, моя Хэла! И я люблю тебя обнимать и целовать, понятно? И я бы только этим и занимался.
Она всхлипнула, давясь слезами, которые никак не останавливались и лились по щекам. А Рэтар поцеловал её, стёр слёзы и в этом всегда было столько трепета, что больно становилось.
— Я сделала сегодня пять заговоров, — выдала внезапно Хэла, всхлипнув и вспомнив обещание.
Феран сначала подавился смехом, попытавшись серьёзно отнестись к тому, что она сказала, но потом всё-таки рассмеялся, прижимая её к себе.
— Несносное ты создание! Моё!
И она уткнулась в него, и растворилась в блаженстве её лично обретённого в этом проклятом средневековом мире рая — его объятиях.
— Хэла? — позвал он, когда она уже перестала плакать.
— Мм?
— Почему ты перестала брать у меня силу? — спросил Рэтар и вот что вообще за вопрос? А? Что?
Она вскинулась, слишком резко, голова пошла кругом.
— Я не знала, прости, я нечаянно, я перестала, я больше так не делаю, — затараторила она, оправдываясь.
— Нет, я не, — он мотнул головой и цыкнул. — Я не ругаю тебя. Не злюсь на тебя. Я просто спросил — почему?
— Потому что я не знала, — насупилась Хэла, виновато, — я брала чуть-чуть, потому что у тебя очень… ну… она такая… Я словно пьянею от неё. Но ты же показал мне ин-хан и я смогла брать силу там, а у тебя — это плохо. Так нельзя. Я очень этого боюсь. Боюсь, что возьму много, и ты заболеешь. И я поэтому хотела уйти…
— А нить? — перебил он и что? У неё научился внезапные вопросы задавать?
— А? — кажется пискнула ведьма, чем вызвала слабую ухмылку ферана.
— Небесную нить ты не плела больше? — тем не менее Рэтар был серьёзен, задавая этот вопрос.
— Нет, — ответила Хэла.
— Из-за того, что я тогда, — он нахмурился, — сказал… когда вышел из себя?
