Сажусь перед ней на корточки, беру ножку и снимаю туфлю, ставя ступню себе на колено.
— Все не так страшно, как тебе кажется. Ты еще сегодня покричишь у меня, и не от страха, — усмехаюсь, снимая вторую туфлю.
— Роман… — сглатывает, комкая в ладонях свое чудесное платье. Мне хочется ее в этом платье… разорвать к чертовой матери верх, оголяя грудь, задрать юбку и…
Черт!
Никогда не думал, что буду контролировать себя в этом. Я выбирал любовниц по другим критериям. Закрываю глаза, пытаясь прийти в себя, сжимаю ее щиколотки.
— Роман, я очень устала и не могу сейчас… — пытается съехать. Наивная.
— Я все сделаю сам, детка, — ухмыляюсь, поднимаюсь и иду к бару. — Расплетай волосы, Елизавета. Все, ты моя.
Наливаю в баре себе виски, девочке – мартини со льдом. Она вообще не пила, только пригубила шампанского, а мне нужно хоть немного ее расслабить. Беру бокалы, возвращаюсь, протягивая ей мартини.
— Я не хочу спиртного, — отрицательно качает головой, словно боится потерять контроль.
— Пей, — настаиваю, вручая ей бокал. — Нет задачи тебя напоить. Тебе нужно немного расслабиться, чтобы не воспринимать все столь остро, — всовываю ей бокал, отодвигаю разделяющий нас стол, двигаю ближе кресло и сажусь напротив девочки. Нахожу в этой очень долгой прелюдии свою прелесть. Будоражит, подогревает. Это тоже своеобразный кайф.
Отпиваю глоток виски, наблюдая, как девочка, пригубляет мартини, проливая несколько капель на платье. Так не пойдет. Залпом выпиваю виски, отставляю бокал на стол. Забираю у нее мартини и сам подношу бокал к её губам.
— Открой ротик, пей! — не прошу, приказываю, требуя немедленного повиновения. На просьбы я сейчас вообще не способен. И девочка хорошо считывает меня, послушно размыкая губы. Спаиваю ей сначала один глоток терпкого напитка, а затем еще немного. Убираю бокал, обхватываю ее подбородок и набрасываюсь на губы, слизывая мартини. Почти рычу, тормозя себя. Отпускаю. — Встань! — поднимаюсь вместе с ней.
Разворачиваю к себе спиной, откидываю шёлковые волосы на плечо, расстёгиваю молнию на спине, стягивая лиф платья. Замираю, слыша ее глубокое дыхание. Немного нежности, веду пальцами по плечам, лопаткам, позвоночнику.
— Моя красивая девочка, — наклоняюсь, веду губами по ее шее, срываюсь, прикусываю нежную кожу под всхлип Елизаветы. — Расслабься! — требую я. — Будет хорошо, обещаю.
Лукавлю. Больно, определенно, будет, но не сейчас.
Разворачиваю ее к себе лицом, ловлю испуганный взгляд. Ресницы порхают быстро-быстро, но меня уже не остановить. Вновь присаживаюсь к ее ногам, сдергиваю платье.
— Переступи! — ну не выходит у меня говорить с ней мягче, голос подводит. Девочка не сопротивляется, переступает платье, которое я отшвыриваю на диван. Поднимаюсь, в глазах на несколько секунд темнеет. Она прекрасна в белом белье, и эти чулки… маленькие трусики, бюстгальтер, прикрывающий кружевом грудь.
Дышу.
А кажется, что задыхаюсь от возбуждения, вся кровь устремляется в пах.
Бл*ть…
Невинная девочка – действительно испытание. Это личный мазохизм. Это что-то новое и оглушительно сладкое, отчего сводит все тело. Опускаю руки на ее бедра. Вздрагивает. Веду ладонями вверх к талии, выше, к груди, смотря, как за моими прикосновениями разбегаются мурашки. Какая чувствительная и отзывчивая девочка.
Бюстгальтер как нельзя кстати расстёгивается на груди. Отстегиваю петельки, развожу чашечки в стороны, наблюдая, как наливаются розовые соски. Ее руки взлетают вверх, пытаясь прикрыть грудь.
— Не смей! — хрипло произношу. — Не смей от меня закрываться, — понижаю тон, чтобы не пугать ее еще больше. Беру бокал с мартини, вновь подношу его к ее губам. — Пей.
Наблюдаю, как Елизавета делает глоток, отнимаю бокал, прикасаюсь подушечками пальцев к ее губам, растирая капли мартини. Еще немного спаиваю ей терпкий напиток, намеренно наклоняю бокал сильнее, чтобы алкоголь разлился.
Мартини заливает ее подбородок, шею и стекает на грудь. Отставляю бокал, целую сладкие губы, слизывая напиток, спускаюсь к шее, веду языком, ощущая ее дрожь.
— Какая вкусная, терпкая девочка, — обхватываю грудь, приподнимаю, слизывая напиток с сосков. Совсем чуть-чуть прикусываю твердые вишенки. Девочка теряет равновесие и хватается за мои плечи. Поднимаю голову – глаза пьяные, и это не от алкоголя. Плывет. Ее тело намного честнее и смелее, чем она. Оно отзывается в моих руках.
Срываю бюстгальтер, снимаю с себя рубашку, пытаясь еще немного отсрочить неизбежное и удержать себя в руках. Хочу ее удовольствие, как и обещал.
— Встань лицом к окну, положи руки на стекло, — не сдвигается с места, качая головой. — Лиза!
— Я не могу, меня будет видно, — хнычет она, прикрывая грудь.
— С такой высоты не будет.
Все равно отрицательно качает головой. Ладно. Гашу верхний свет. Комнату освещают только огни ночного города.
— Руки на стекло!
Медлит, но становится возле окна, опираясь на стекло. Подхожу к ней сзади, прижимаюсь голой грудью к ее спине, а пахом к округлой попе. Вдавливаюсь сильнее, чтобы хоть немного облегчить ноющую пульсацию. Не помогает, еще больше разжигает. Обхватываю под грудью, прижимая к себе, ее ладони скользят по стеклу.
— Руки! — рычу в ухо, кусая мочку. Слушается, возвращая ладони на место. — Ноги шире! — веду другой рукой по животу, целую ушко, дышу глубоко, чтобы чувствовала мое возбуждение. Отодвигаю тонкие трусики, накрывая горячие складочки. Лиза сжимает ножки. — Тихо… мы уже делали это, и тебе было хорошо… — шепчу на ухо. — Впусти меня.
Раскрываю складочки, проскальзываю внутрь. Совсем немного, чтобы собрать влагу. Да, возбуждённая, несмотря на страх.
— Все не так страшно, как тебе кажется.
Такая тупая боль. Член болезненно пульсирует только от того, что я представляю, как вхожу в нее.
— Посмотри в окно, — покусываю кромку ушка, ощущая, как Лиза содрогается. Размазываю по клитору влагу. — Под нами весь город, и он принадлежит нам.
Нажимаю на пульсирующую вершинку, массирую. Ноги девочки подкашиваются, начиная дрожать, но я не позволяю ей упасть. Еще раз проскальзываю внутрь: горячая, бархатная. Зажмуриваюсь, пытаясь довести начатое до конца, а не трахнуть ее возле окна.
— Я могу также бросить весь мир к твоим ногам, — возвращаюсь к клитору, аккуратно массируя. Девочка мычит, когда я ускоряюсь, спускаясь губами по ее шее, всасываю кожу. — Я хочу тебя слышать, — ускоряюсь, чувствуя, как все больше и больше влаги течёт на мои пальцы. — Не смей кусать губы! — выходит агрессивно и как никогда эмоционально. Хватаю ее за подбородок, разворачиваю к себе и впиваюсь в упрямые губы.
— А-а-а-а-а, — стонет мне в рот, когда я запускаю в нее уже пару пальцев и вновь возвращаюсь к клитору. И все, ее срывает, содрогается, сладко стонет мне в губы. Отрывается от меня, запрокидывает голову на мое плечо, хватая воздух. Вновь скольжу в нее пальцами, чтобы почувствовать, как сокращаются мышцы лона.
Все.
Мой контроль окончательно теряется. Здравый разум вопит, что нужно сделать это в кровати, а не как мне хочется - нагибая ее возле окна. Сейчас она этого не оценит. Разворачиваю еще подрагивающую и невменяемую Елизавету к себе, подхватываю под бедра и несу наверх.
Опускаю ее на кровать, срываю с себя брюки, боксеры, наблюдая, как девочка приходит в себя и распахивает глаза, осматривая мой налитый член. Да, детка, я большой. Но ты привыкнешь.
Нависаю над ней. Елизавета отползает дальше.
— Ну, нет, бегать бесполезно, — рычу, теряя всю осторожность и мягкость. Я как животное задыхаюсь от похоти. Хватаю девочку за щиколотки, подтягивая к себе, размещаясь между ее ног, рву к чёртовой матери трусики. Упираюсь рукой в подушку. Глаза вновь напуганные, дышит тяжело, пытается сжать ноги, натыкаясь на мои бедра.
Упираюсь в ее лоно, издавая хриплый стон. Девочка начинает рваться, как раненая птица. В глазах паника. Ну, вашу мать! Мне кажется, меня сейчас разорвет от перевозбуждения. Она еще не понимает, что нельзя так вести себя с взрослыми мужчинами. Ну, не могу же я взять ее вот так! Хотя могу, конечно, но…
