— Тихо, тихо, моя маленькая, — уговариваю. Не помню, когда вообще был настолько нежен и терпелив с женщиной, но и девочек у меня никогда не было. Я еще с юности определился со вкусами в сексе.
Целую. Очень нежно исследуя губы, ласкаю, одновременно лаская тело, слегка сжимая грудь, играя сосками, перекатывая их между пальцев. Девочка прекращает рваться, хочет что-то сказать, но я не позволяю, углубляя поцелуй. По моей спине скатываются капельки пота, тело сводит и уже само рвется в нее на голых инстинктах. И я врываюсь в нее, одним резким толчком, до самого конца…
Сука! Как хорошо. Больно, но хорошо. Девочка даже не вскрикивает, лишь расцарапывает мои плечи, наверное, в кровь. Адски хочется двигаться в этой горячей тесноте. Хочется рваться в нее в бешеном темпе. Но я держу себя из последних сил. Из ее глаз скатываются слезинки. Такие чистые… Отворачивается от меня, кусая губы.
— Да мать вашу! — злюсь.
Нужно, любить ее сейчас, уговаривать, ласкать. А я больше не могу. Все, на что был способен, я ей уже сказал и отдал. Утыкаюсь ей в шею, дышу, пытаясь вернуть себе вменяемость. А Лиза лежит неподвижная и отрешённая. Я понимал, что больно, но тут полная прострация. Словно я, и правда, насилую. Поднимаюсь, хватаю ее за шею, разворачивая насильно к себе.
— Настолько больно?
Молчит, отрицательно качая головой, закрывая глаза, окончательно теряя со мной связь. И дело не в физической боли. Она словно наказывает меня за принуждение.
— Делай, что хочешь, больнее не будет, — тихо проговаривает она. — Душевную боль ничем не заглушишь.
Ах, вот оно что!
Дело в пресловутых чувствах?
И меня сносит окончательно. Я старался сделать эту ночь для нее. Сказал то, что никому говорил, был аккуратен, как ни с кем. Но она не захотела ничего дать мне в ответ.
Выхожу из нее тем же рывком, не обращая внимания на ее всхлип.
Больнее же не будет…
Вот поэтому я не позволяю себе чувства и эмоции – они только все разрушают. Опускаю глаза вниз. Немного крови на члене, капля на простыне и ее нежном лоне. Член болезненно ноет, но я уже точно знаю, что не получу того кайфа.
Получать от меня деньги, возможности и те же самые оргазмы она готова, а вот отдавать – нет.
Поднимаюсь с кровати и ухожу в душ, громко херача дверью так, что содрогаются стены. Хоть проститутку вызывай. Там хотя бы все честно и без сантиментов.
ГЛАВА 13
Елизавета
Просыпаюсь, словно от толчка. Сажусь на кровати, осматриваюсь. Тишина. Я одна в большой спальне. Тяжёлые шторы закрывают дневной свет, на стене монотонно тикают часы. Натягиваю одеяло на обнажённое тело – вроде тепло, но по коже бегут мурашки. Не помню, как вчера отключилась. Роман так и не вернулся в кровать. Я окончательная дура, но меня вдруг накрывает чувством вины. Было больно, но я могла бы и потерпеть, притвориться, в конце концов, а не озвучивать мысли вслух. Когда он оказался во мне, меня вдруг накрыло. Какой-то эмоциональный срыв… Я не имела права делиться этим с Романом.
Боже, как стать бесчувственной куклой?
Как отключить душу и отдать ему тело?
На часах уже десять утра, нет смысла прятаться под одеялом и жалеть себя. Нужно подниматься и жить моей новой жизнью. Я стала женщиной, женой, Калининой.
Встаю с кровати, между ног немного ноет, но не смертельно, жить буду. Богато буду жить, в достатке, с большими возможностями, при властном муже, но без любви, чувств и эмоций. Не всем так везет, чтобы все и сразу.
Ухожу в ванную, запираюсь, хотя даже не знаю, рядом ли Калинин. Принимаю душ, тщательно моюсь. Дискомфорт между ног не даёт о себе забыть, но терпимо, больше болит голова, давя на виски. Сушу волосы феном и выхожу из ванной. Замечаю пятна крови на простынях и срываю их, комкая. Не хочу, чтобы это кто-то видел. Кидаю грязное белье на пол, застилаю кровать. Открываю шкаф, находя свои старые вещи. Натягиваю легинсы и теплую тунику, собираю волосы в хвост, беру испачканное белье и выхожу из спальни.
Спускаюсь в гостиную и застываю с бельем в руках. Калинин спит на диване, прикрытый пледом. На журнальном столике рядом с ним – бокал и полупустая бутылка виски. Мое платье и его костюм – на диване.
Никогда не видела его таким. Простым, что ли… Вот так, на диване, с бутылкой виски. На часах почти одиннадцать, раньше он просыпался рано и всегда был собран и опрятен.
Тихо на цыпочках иду в прачечную, оставляя там грязное белье. Возвращаюсь в гостиную, стараюсь не смотреть на Романа, но глаза сами собой натыкаются на мужчину. Расслаблен, дышит ровно, во сне он красивый, наверное, потому что не видно его холодных, внимательных стальных глаз. Тихо забираю свадебное платье и костюм Романа, поднимаюсь наверх и вешаю одежду в гардероб. Какой бы ни была наша свадьба, это символы, которые хранят память.
Спускаюсь вниз и вновь рассматриваю мужчину. На его безымянном пальце широкое обручальное кольцо с черной каймой, необычное. Перевожу взгляд на свою руку. Он сказал, там символ бесконечности.
Что это значит?
Я в плену навечно?
Вновь накрывает чувством вины. Назад дороги все равно нет, значит, нужно играть эту партию по правилам Калинина. Близости и любви все равно не получится, значит, нужно это пережить и смириться. Возможно, когда-нибудь ему это самому надоест, и он отпустит меня. Умом я все понимаю, а душа все равно рвётся и протестует.
Тихо убираю со стола бутылку и бокалы, ухожу на кухню. Мою грязную посуду, открываю холодильник и удивляюсь обилию продуктов. Жена же должна готовить? Прислуги здесь нет, и, честно говоря, мне так легче. Я не привыкла, чтобы мне прислуживали, от этого некомфортно.
Вынимаю молоко, яйца, сливочное масло. В шкафу нахожу муку и сахар. Взбиваю тесто на блинчики. Готовка отвлекает от навязчивых мыслей и дискомфорта в теле.
Увлекаюсь, складывая готовые блины на тарелку, смазывая их маслом. Параллельно ставлю чайник, я до сих пор не научилась справляться с кофемашиной. Нахожу в холодильнике сметану и малиновый джем, накрываю на стол: чашки под чай, салфетки.
Теста получилось много, и мне жалко его выливать, поэтому я пеку до конца, не замечая, как в кухню входит Роман. Оборачиваюсь, чтобы поставить стопку блинов на стол, и вздрагиваю, чуть не уронив тарелку. Роман скептически поджимает губы. Я не специально, просто он появился неожиданно.
Калинин в простых спортивных штанах и белой футболке. Немного помятый, но такой домашний. Необычно. Опирается плечом на косяк, осматривая стол.
— Доброе утро, — здороваюсь я. Неловко. Отвожу взгляд.
— Доброе.
— Я завтрак приготовила, — между нами напряжение, по крайней мере, я его чувствую.
— Я вижу, — как всегда, холоден, но голос хриплый. Подходит к холодильнику, достает бутылку воды, пьет прямо из горла. Завариваю черный чай, стараясь не смотреть на мужчину.
— Кофе есть?
— Я не умею пользоваться кофемашиной.
— Ясно. Здесь нет, случайно, таблеток от головы?
— Были в ванной, сейчас принесу, — смываюсь из кухни, пытаясь перевести дух. Беру аспирин, сама выпиваю таблетку в ванной и возвращаюсь к Роману. Он уже сидит за столом, отпивая чай. Протягиваю ему таблетку и стакан воды.
— Спасибо, — выпивает.
— Кушай блинчики, пока горячие, — не понимаю, как себя вести с Романом, я не могу расслабиться рядом с ним, особенно когда он холоден и бездушен. Отворачиваюсь к раковине, начиная мыть посуду.
— Оставь, все. Сядь за стол, — не просит. Тон, как всегда, повелительный, но, кажется, он по-другому и не умеет, или это профдеформация. Вытираю руки, сажусь напротив. — Я не люблю есть в одиночестве, — сообщает он мне. — Моя супруга должна разделять со мной еду, особенно если приготовила её сама.
— Хорошо, — киваю. Беру чашку чая. Проще быть куклой, которая живет так, как хочет кукловод, это же его сценарий.
— Как ты себя чувствуешь? — интересуется он, берет блинчик и как-то по-простому, без церемоний макает его в сметану. Пробует.
