Перед скамьями, на почтительном расстоянии, был укреплен странный постамент — также каменный, но не мраморный, а серый и простой. Никаких сидений он не имел, зато имел прилаженный к нему широкий, обитый мягкой тканью поручень. "Лицом" постамент "смотрел" прямо на эшафот.
Приоткрывшая от напряженной торжественности рот девица Радонир, быстренько вспомнила все объяснения и наставления строгих "теток" — учителей, коих по мнению нейера Дангорта, следовало б гнать "сраной метлой, раз ничего толком рассказать не могут".
"Вот туда, значит, мне идти! — отметила про себя Амелла — Там встать, и руки на ту перекладину... Ага, и ладонями вверх не забыть. Это чтоб Боги видели, что руки мои чисты и мзду не принимали... Хозяину моему платят. Не мне. То есть даже не Хозяину, а жениху... О Боги, Боги! Вы бы лучше сделали так, чтоб меня... меня туда, на эшафот! А на моё место пусть кто хочет, тот и становится."
Судорожно прогнав от себя малодушные мысли, вздернув подбородок кверху и трусливо прикрыв глаза, девушка покорно шла теперь к "месту присутствия", ровно сама на казнь. Хоть и колени её тряслись, хоть и ладони противно потели, однако же трезвым умом отметила она, что всё таки находится на несколько особом положении.
И это положение теперь обязывало идти к лобному месту первой, поддерживаемой под локоть рослым служкой, одетым в длинный плащ с громадным капюшоном и полумаске, скрывающими лицо, в ещё пустой зал.
— Сюда вставайте, — шепнул подручный, и голос его показался смутно знакомым — Нейра Радонир, не бойтесь. Всё быстро пройдет, вы и не увидите толком ничего.
Девушка впилась пальцами в поручень и, наморщив лоб, искоса взглянула на говорящего.
— Не узнали? Я Крегг, барышня, — осклабился тот из под капюшона. Тон был уж каким — то чересчур подобострастным — Мы вас привезли сюда...
— Ааа, — уже вроде как и уснувшая обида, подняла голову и заворочалась в ледяном комке показного безразличия — Ты... ты!
— Не злитесь, — шепнул подручный Карателя — Ничего против вас мы не имеем, свои трудности были, нейра.
Больше ничего говорить он не стал, отойдя и замерев неподалеку, сложил руки на животе.
Амелле же пришлось подавить сильное желание сорваться с места и вцепиться паскуде в шею зубами, так как зал начал быстро заполняться народом.
Борясь с ощущением тысяч любопытных взглядов, скользивших по спине, девушка стала смотреть на эшафот.
Разумеется, серая плита с шестью кровостоками: тремя — слева и тремя — справа, бодрости духа не прибавляла, однако же, глядеть более было некуда.
Ну... если только, обернувшись, столкнуться взглядом с княгиней или князем...
"Князь — то вроде ничего мужик, — отвлеченно подумала Амелла, вспомнив чету Правителей — Простоватый. А вот княгиня... бррр! Вроде как на меня злится за что — то и на Дейрила... За что, интересно? А может, и не злится. Может, такая сама по себе? Бывают же люди на весь свет обижены..."
И тут Амелла вздрогнула. Вздрогнула от неясного ощущения тревоги... паники? Или что это было?
Мысли её бежали быстро, как ручейки. Весело, тоненько журча, прыгали словно по мелким камешкам, не цепляясь ни за что и не задерживаясь долго на одном месте.
Однако же, девушка прямо отчетливо услышала, как сама же назвала нейера Дангорта... Дейрилом. И вот тут ей стало по настоящему страшно!
Никакой он не Дейрил. Он зверь, Каратель, Чудовище! Он просто не может быть Дейрилом и её... женихом. Он не может быть для неё вообще никем!
Он — чужой. Чужим был, чужой есть, и будет чужим, хоть тысячу лет просиди она в его поместье.
Делить с ним постель — это одно. Она, Амелла, и не отказывается. В конце концов, от этого зависит и её благополучие, и благополучие родственников, оставшихся в Трирсе и Чистых Полях.
Благодаря нейеру Дангорту они все сейчас не бедствуют, хотя год был неплодородным. В деревнях и селах, если не голодают, то пояса завязали потуже, а вот и сестрам, и брату Амеллы даже на новые постройки хватило! И на прокорм есть, и на одежду...
Вдова Николаса тоже не бедствует, даже прикупила новый экипаж и открыла — таки оружейную лавку, ту самую, оставшуюся в наследство...
Всё стараниями Карателя, да его "законников".
А посему нечего ей, Амелле Радонир, носом крутить. Ведь это ясно?
Ясно. Но вот только не Дейрил он. Ни за что.
Глубоко задумавшись, девушка вскинула голову, оторвав взгляд от собственных рук.
...Осужденных было двое. Глава Семьи Водных Магов и его младший сын.
На эшафот мужчин, одетых в белые штаны и рубахи, босых и скованных по рукам и ногам вывел подручный, облаченный также, как Крегг — в длинный, темный плащ.
Зал негодующе забурлил, но сделав знак рукой, подручный пресек начинающееся было недовольство.
Речь огласника, зачитавшего приговор и объяснившего обреченным суть казни, была короткой и монотонной. Будничной. Как если бы не приговор читал он, а заученные наизусть скучные уроки отвечал учителю.
— Кайтесь, — прокаркал огласник в завершении — Перед Правителями и Богами кайтесь! Виновны в заговоре. В подготовке бунта. Доказано!
С этими словами, подтолкнув обоих преступников к возвышению эшафота, заставил опуститься на колени. Мужчина постарше глядел в никуда пустыми глазами, видно полностью смирившись со своей судьбой. Второй вдруг усмехнулся разбитыми в кровь губами.
— Не мы, так другие! — выхрипнул, будто выплюнул — Будут другие! Всё равно скоро все сдохнете...
...Палач вырос ровно из ниоткуда. Итак — то жуткий, выглядел он теперь как сам Темный Вестник, вдруг решивший появиться здесь. Одетый в черно — красное, с обнаженными по плечи руками того Вестника Каратель и напоминал.
Так и сказано в Девятом Письме:
"И день придет, и придет Вестник с Той Стороны, и одет он будет в кровь и сажу. Тогда сгинет Остар, и бедные, и богатые сгинут с ним..."
— Ой, — сглотнула девица Радонир, невыносимо желая отвернуться, но помня, что отворачиваться нельзя — Ой, ой!
Бросив взгляд на раззявившую рот пассию, Дангорт ухмыльнулся как — то брезгливо. Ну, либо пассии так показалось. "Красавцу" с драной мордой никакая улыбка не пойдет. Тужься, не тужься, а всё получится оскал ровно у зверюги. Попробуй улыбнуться волк или злобный пес — вот, что — то такое и выйдет.
