Он застонал, уткнувшись лбом в плечо наложницы, не желая выходить из неё, не желая её покидать...
Почувствовав, что вновь хочется ему повторить то, что случилось только что, намеренно отвлекся на монотонные объяснения, чтобы хоть как — то, пожалев девчонку, остыть, дать ей отдохнуть:
— Явно, ты слушала задницей свои уроки... Я Каратель, Амелла. Исполнитель воли Правителя. Палач. Всем, кто имеет отношение к... как же тебе объяснить... к правовой системе, палачи, военные, стража, судьи и прочие — к ним, то есть к нам — другие требования. Если "законник" имеет жену, семью — их присутствие на подобных сборищах обязательно. Ну, за исключением разве что грудных детей, а также тяжело больных или мертвых членов семейства. Супруги прочих нейеров на казнях, например, присутствуют иногда. Но и отсутствие их не возбраняется. Жена "законника" же — обязана, если не больна и не мертва. Эта традиция древняя, как карацитова жопа. Пошла она от того, что прежними правителями было решено, что "законники" наиболее виновны перед Богами за то, что принимают решения о чужих жизнях. Казнь — лишение жизни. Правитель лишает жизни неугодных, перекладывая вину за это на палача. Жена же палача также виновна в насильственных смертях, как и муж. Поэтому рядом стоит с мужем и перед эшафотом, и потом, после своей кончины — перед Богами. Муж и жена — единое целое, супруги всё делят пополам. Всё. И вину одного из них тоже. Понятно?
Девица Радонир покрутила головой:
— Мне этого не говорили, нейер...
— Ну да, — кивнул он — Так я и думал. Выброс денег. Тебя учат носить штаны, красить морду, кокетничать и кривляться. Словом, тому, чему обучены все великосветские шлюхи. Вот он "салонный этикет". Воровать тоже эти тетки научили?
Амелла покраснела и прикрыла лицо руками, буркнув нечленораздельные извинения.
— Ладно, — сказал он, с сожалением отпуская желанную добычу — Пойдем наверх. Нам надо поесть и отдохнуть.
Кое как одевшись, поднял наложницу на руки. Тело девушки было странно напряжено и... живо. Потрясающе, но эта белая крыска очень быстро восстанавливала силы! Так, словно рядом с ней находился некий Источник, из которого можно было их черпать...
...Уже много позже, когда умытые и посвежевшие, они ужинали в спальне, залитой тяжелым, поздневечерним светом, перемешанным со сполохами свечей, Дангорт подумал, что...
...после сегодняшней близости чувствует себя странно.
Если не брать во внимание исконно мужское удовлетворение от того, что смог ублажить небезразличную ему женщину, то наш герой — любовник ощущал некоторую, хм... усталость, чего ни разу не было с ним. Ни разу. Даже Менерина его так не выматывала. Даже она.
А ещё позже, когда серебристая Мелли крепко заснула, уткнувшись носом в его плечо, Дангорт похвалил себя за то, что рассказав пассии о древней традиции, о многом смог и умолчать, взяв себя в руки.
И очень о МНОГОМ и ВАЖНОМ.
Видите ли, стать супругой Палача — это ОДНО.
А стать супругой именно нейера Дейрила Варромира Дангорта совсем и совсем ДРУГОЕ.
Глава 14
После той жаркой, стихийной близости, принесшей девице Радонир первое, робкое осознание себя женщиной, а нейеру Дангорту — уверенность в том, что теперь — то серебристая, царапучая кошка, крепко удерживаемая за шкирку, вскоре повертится, повертится, да и успокоится!
Ну в конце концов, понять должно восхитительное, ясноглазое чудовище, где его место? Здесь, в этом доме. Здесь, где есть мягкая подстилка и полная кормушка. Забота. Тепло. Игрушки...
Вот кстати, об игрушках равно как и об играх несколько раз уже задумывался Хозяин основательно.
Наложница... Невеста, как теперь он называл её про себя, тревожила его теперь ещё больше.
Дело в том, что только лишь запустив тогда, в кабинете коготки в теплую, свежую плоть и вонзив слабые клыки в шею ошалевшей от уютного мурчания жертвы, молодая киска и не думала её отпускать.
Нет... всё также омерзителен он был ей.
Всё также не вздрагивала она в его объятиях от желания, а только от отвращения. И всё также спешно отстранялась после пыток страстью, трусливо сбегая от попыток приблизить её к себе сильнее, чем того требовало положение постельной игрушки. С милой улыбкой, змеёй выкручиваясь из ласковых рук, лживо отшучивалась от вопросов, хихикая и отводя взгляды.
Все эти обманки можно стерпеть, даже и внимания на них обращать столько же, как на нечто эфемерное, не имеющее ни вкуса, ни цвета, ни запаха.
В конце концов, симпатизировать грубому мужику с изодранными лицом и телом, никто и не просил. Даже если этот мужик гнилым сердцем своим и остатками души теперь прирастал так, что вскорости уже и не оторвешь, что с того?
Любить ледяная, сереброглазая тварь его никогда не будет.
И НЕ НАДО.
Терпеть сможет? Да. Вполне. А как же! Её этому как раз и обучают, терпеть, врать и лицемерить. Ещё и с детства, наверное, твердили: "Терпи, Мелли. Прячь умишко — то! Никакому мужику ты, умная, не сдалась... Сидеть будешь у печи до седых волос, со своим умом, да с гонором. Так и жизнь пройдёт, в вековухах...". Ну, либо что — то подобное, обычная бабья житейская "мудрость".
Вот отсюда и "хихики" эти, и лживый румянец, и бумажное стеснение. Слой за слоем наложилось как лакировка и въелось в разум, не вытрясти теперь никакими признаниями, никакими словами, никакими угрозами и никакой лаской. Но это можно стерпеть. Это не смертельно.
А вот другое...
Ночь за ночью выматывала она Хозяину не только нервы, а ещё и плоть.
Старалась изо всех сил разжечь костер так, чтоб горел он не только до рассвета, но и дольше. Глазами, руками, движениями гибкого тела, вздохами и деланно — несмелыми объятиями привязывала к себе, ночь за ночью, ночь за ночью...
А потом, вымотанного, и днём не отпускала, умело и постепенно превращая симпатию в одержимость, а легкую привычку — в тяжелую зависимость.
Как пьяница за кувшином вина шел он теперь к ней в постель! Как жаждущие ходят за "снежком"* и "ледяной крошкой"* в незаконные, запрещенные места...
