Lina Mur - Fifty And One Step Bac

готов был драться с ним.

— Что? О, господи, — шепчу я, закрывая глаза, представляя этот ужас, и чувствую насколько мне

стыдно за то, что в эту историю посвящено слишком

много людей. За отца стыдно. За его поведение. За

эту распущенность и погром, который он устроил. За

себя. За то, что позволила, вообще, произойти этому.

— Мне пришлось сказать ему, что если ещё раз

приблизится к тебе, то мне ничего не останется, как

подать на него в органы опеки и заявить в полицию о

насилии в семье, — продолжает Ник топтать мою

испаряющуюся с каждой минутой любовь к отцу, некое

понимание и возможно прощение. Ничего, только

неведомый страх рождает в груди. И я открываю

глаза, смотря на Ника, пока в глазах скапливаются

слезы.

— Почему? — спрашивает он. — Почему сейчас ты

решила плакать? Почему?

— Потому что это ужасно...всё, что происходит, не

поддается логике, понимаешь? Мне отвратительно

понимать, что это мой отец, который пел когда-то мне

колыбельные на ночь. Он был другим, совершенно

другим человеком, а не тем, который позволяет себе

такое. Я в шоке от его поведения, и мне неприятно

знать, что вина лежит на мне, — сбивчиво объясняю я.

— В жизни мало логики. Людьми ведут минутные

страсти и желания, и они их не умею контролировать.

И он не смог. Нет, не смотри на меня так, я не

оправдываю его, потому что я тоже едва мог держать

себя в руках, когда разговаривал с ним. Но я хочу, чтобы ты понимала это, — говорит он, беря мою

прохладную руку и согревая своими.

— Не могу понять, — мотаю я головой. — И я даже не

знаю, что мне дальше делать, ведь я должна

вернуться домой, встретиться с ним и я...я...

— Боишься, — заканчивает он за меня, и я киваю, тяжело вздыхая, а одинокая слеза все же скатывается

по щеке.

— Да...очень...очень боюсь. Вчера даже не думала об

этом, а сейчас на свежую голову мне страшно.

Страшно видеть его таким, страшно за его

последующие действия. Страшно приближаться к

нему. Я никогда его так не боялась, как сейчас. Он

стал ещё одним участником моих кошмаров, а я их так

мечтаю прекратить.

— Ты и должна бояться, это нормально. Кошмары

пройдут, это я знаю по себе. Они отпустят тебя, когда

пройдет время и не будет никаких раздражителей, напоминающих об этом. Сейчас первый стресс

прошел, и теперь ты можешь анализировать все

яснее, но тебе нет нужды ехать туда. Ты можешь

остаться тут. Со мной, — говорит он, и я поднимаю на

него голову.

— Но как долго, Ник? Ведь я и это теперь понимаю, что я чужая тут...в твоем мире. Как долго мы будем

жить этой иллюзией? Хотя я и не хочу думать об этом, но завтра для меня призрачно. И я просто...просто не

знаю, а она была полностью права, — я вынимаю

свою руку из его, замечая, как Ник сжал губы и явно

разозлился. Но это правда, наша грязная правда, в

которой мы купаемся и нет вариантов на свежий

источник.

— Кто она? — требовательно спрашивает Ник, а я

кривлюсь на его вопрос, уже коря себя за свои слова.

— Не важно.

— Важно. Кто она? — уже повышает он голос.

— Лесли. Она сказала, что мы разные и была права.

Ты ведь не можешь без своего мира, а я не могу

шагнуть в него, потому что ещё больше теперь боюсь

боли, — тихо отвечаю я.

— Что? Она не имела никакого права открывать свой

рот! Сука! Ни черта она не была права. Я сам решаю, что для меня приемлемо, а что нет. И если я сказал, что ты будешь тут, то ты останешься тут, на столько

насколько потребуется. Уволю её, — он резко встает, и я вместе с ним подаюсь вперед, успевая схватить

его за руку.

— Нет, не надо. Мы просто болтали, потому что я не

знала даже, что думать...ты ушёл, а я...мне не с кем

обсудить это, только она. И я многое поняла. Не

увольняй её, я не хочу, чтобы она из-за моего языка

пострадала. Ведь это я спрашивала, а ей пришлось

отвечать. Пожалуйста, забудь об этом и не говори ей

ничего. Пожалуйста, — прошу я, смотря на него с

мольбой.

— Ты не понимаешь, что она не имеет никаких прав

лезть в мою жизнь. Ей не разрешено ничего с тобой

обсуждать хоть что-то о моей жизни. Ничего. А она

нарушила это правило и теперь обязана быть

наказанной. Обязана, таков устав нашего мира, если

ты хочешь ещё поговорить о нём. Каждая оплошность

равняется наказанию. А она в моем подчинении, она

подо мной, поэтому это моя обязанность.

— Но разве в обычной жизни, вот такой домашней, это

тоже должно быть? Почему нельзя простить, ведь я

виновата, только я, Ник.

Он не отвечает, а лишь смотрит на меня, обдумывая

мои слова, и опускается на постель, качая

отрицательно головой.

— У нас нет понятия обычная жизнь и тематическая.

Она одна. И если женщина нижняя, то она нижняя во

всем, даже в домашних делах. У нее нет прав, только

желания её Мастера. Если я не сделаю этого, то

потеряю часть себя, — произносит он.

— Но...

— Ты уже сутки не ела, и сейчас тебе следует

позавтракать, хотя время обеда. Поэтому пройди в

ванную комнату и приведи себя в порядок, а затем не

переодевайся...я буду ждать тебя за столом, — обрывает он меня, вставая и помогая мне подняться

на ноги. Но я едва могу их чувствовать, словно они не

подчиняются мне, и я хватаюсь за плечи Ника, а он

поддерживает меня за талию.

— Привыкни, — говорит он, и я поднимаю на него

голову.

Я смотрю на его лицо и не могу понять, как так

получилось, что я открываю в себе новые и новые

краски любви к нему. Безумная нежность его взгляда

очаровывает меня, и я не могу оторвать глаз от

темного шоколада, такого вязкого и жгучего, что

мурашки покрывают кожу. А я сам словно ощущаю

сладкий вкус на губах.

Ник поглаживает меня по спине и, наклоняясь, оставляет поцелуй на лбу, а затем прижимается к

моему виску, крепче стискивая меня в объятьях. Я

слышу его глубоко дыхание, и оно дает мне ещё

больше ярких точек перед глазами, которые я

закрываю, чтобы отдаться полностью этой ауре, созданной только нами.

— Мишель, всё будет хорошо, — заверяет он меня.

— Спасибо, — шепчу я, и он поднимает голову, удивленно распахивая глаза и желая сказать мне что-

то, но я мотаю головой, прикладывая пальцы к его