Нескончаемое огневиски, поцелуй Паркинсон, переодевания в девичьей спальне Слизерина, то, как они мерились у кого больше грудь, яркий макияж и много-много глупого смеха, удивленная Дафна Гринграсс, Теодор Нотт с которого слетели штаны, потому что он слишком нагло пялился на её ноги, возмущенный Рон, ошарашенный и испуганный Невилл…
Гермиона с ужасом смотрит на свою новую «подругу», которая скорее всего и выпихнула её с кровати и лежит сейчас «звездой». Пэнси завернула на себя все покрывало и похрапывает, пуская слюни в подушку.
— Боже… — Гермиона закрывает глаза.
И в итоге, после всей этой вакханалии, Пэнси Паркинсон заставила её прийти к Малфою и вот, они в его спальне. Как теперь смотреть ему в глаза? Драко решит, что она бегает за ним, что у неё совершенно нет гордости. Он бросил её, а Гермиона тут же примчалась, как жалкая прирученая собачонка…
Хотя, почему бросил… У них ведь кроме секса ничего толком и не было…
Гермиона ловит свое отражение в зеркальной дверце шкафа и ахает.
Черт! Она выглядит, как ведьма с проклятых болот — волосы торчат в разные стороны, на лице дикие глаза, как у совы, с размазанной тушью, помада стерлась кривым красным пятном. Ну вылитая вчерашняя Пэнси!
Неужели всё-таки догнала и укусила?
Гермиона поскорее наводит чары красоты и оправляет платье, которое ей вчера милостиво одолжила Паркинсон. Осторожно выглядывает в гостиную.
Драко спит. Он трансфигурировал диван в кровать. Лежит на животе, одна рука свисает, а светлая голова покоится на ладони другой руки. Одеяло почти упало на пол. В гостиной прохладно, камин погас. Гермиона тихонько на цыпочках прокрадывается, чтобы накрыть Малфоя, хотя самой ужасно холодно. Мурашки гуляют по её полуодетому телу.
Надо скорее бежать в свою комнату, встать под горячий душ, согреться и, наконец, расслабиться. После завтрака поезд. В этот раз они с друзьями решили поехать на Хогвартс экспрессе и встретиться у Гарри на Гриммо двенадцать.
Гермиона тихонько пятится спиной, но, как назло, спотыкается о свои же туфли, и задевает столик, с которого с грохотом сваливается чашка. Драко в мгновение ока подрывается с кровати. Его палочка направлена ей в грудь, а он напряжённо замер.
— Грейнджер?
Они прожигают друг друга долгими взглядами. Драко медленно опускает палочку и трёт глаза.
— Ещё так рано…
— Я ухожу… Я не должна была приходить… — Гермиона подбирает туфли и продолжает отступать к двери.
Драко меняется в лице:
— Грейнджер, подожди…
Она качает головой. Почему-то его заспанный, взбудораженный вид умиляет, она улыбается кончиками губ:
— Счастливого Рождества, Драко. И прощай…
— Грейнджер… Не уходи… — произносит он так, что она ещё сильнее покрывается мурашками, но теперь не от холода. Он волнуется, сдерживает дыхание, и Гермиона это видит.
— Драко, не надо. Ты всё сказал вчера… И я всё поняла и принимаю твоё решение, — отвечает, дрожа от холода, и открывает дверь. — Я правда не хотела приходить… Но, ты же знаешь Паркинсон, она оказалась очень убедительной, особенно после пары глотков огневиски… — бормочет Гермиона, неосознанно наглаживая пальцами старинную чугунную ручку на двери в виде змеи.
Он догоняет её, молча стаскивает с себя фланелевую пижамную рубашку, открывая вид на бледную исполосованную шрамами кожу и протягивает ей.
— Надень, там холодно.
Гермиона закусывает губу. Она не знает, что и делать. И как ей кажется, самое правильное отказаться, как он отказался от неё.
— Нет… Не надо… — качает головой.
— Грейнджер… — Он настойчиво пытается надеть свою вещь, хранящую тепло и запах его тела, на её плечи, что окончательно выводит Гермиону из себя.
— Нет, Малфой! Не надо! — сердится и отталкивает его руки. — Зачем ты это делаешь? Заботишься обо мне?! Разве тебе не всё равно?!
Он сглатывает и сжимает губы. Рубашка падает на пол и они смотрят на неё, словно это что-то значит. Словно это важно.
— Грейнджер… Я никогда не говорил, что мне всё равно… — резко произносит Драко, не поднимая взгляда. — Мне не всё равно на тебя…
Она замирает и кусает губу так сильно, что там остаётся след от зубов.
— Драко… Я не понимаю… Если ты со мной, то будь со мной! Если нет, то я не хочу тебя больше видеть! — она чувствует, что давит, но уже не может себя сдержать. Все происходящее между ними похоже на какой-то фарс, на игру и её это нервирует.
Малфой всё же поднимает рубашку с пола и натягивает её, мягкую, ещё тёплую на её плечи. Говорит хрипло, вероятно, это со сна или от того, что его пальцы случайно касаются её кожи, когда он поправляет ворот:
— А говоришь, всё поняла… Разве не в этом смысл? Мне не всё равно и поэтому…
«И поэтому мы не вместе…» — договаривает она про себя.
Замирает под его ладонями, краснеет. И злится ещё сильнее, стряхивая его руки.
— Мерлин! Малфой! Я этого не понимаю, потому что… — она осекается под его горящим взглядом и, чтобы не сказать больше, поскорее выбегает в коридор, чуть не плача.
— Счастливого Рождества, Грейнджер… — слышит она вслед его тихое прощание.
Он что, издевается?
Какое ещё счастливое рождество?
Бесчувственный дурак!
Мне не всё равно на тебя… Поэтому мы не будем вместе…
Гермиона готова плакать навзрыд! Как так? Она и понимает его и готова рычать, как львица, от разочарования. Всё ради её благополучия, которое без него не кажется таковым…
Мерлин! Ей не нужно это благополучие, не нужно мира, не нужно спокойствия! Ей нужен он!
После душа она впадает в уныние. Особенно после раннего визита Рона. Друг с недовольством высказал ей за то, что они с Паркинсон вчера натворили. Она смутно помнит, как они уговаривали Невилла впустить в их совместную с Уизли комнату и заколдовали все вещи рыжего в зелёный цвет, вплоть до трусов. Причем бедный Невилл был в таком шоке от уговоров, что с утра решил не ехать на Гриммо, а провести все каникулы у бабушки. Потому что Гермиона с Пэнси, черт-её-подери, Паркинсон целовали его взасос по очереди, обняв с двух сторон. Бедный Лонгботтом чуть не скончался у дверей в свою комнату.
Боже, какой позор! Одна надежда на то, что Невилл не будет слишком болтлив. Хотя Рону он всё рассказал…
Когда Гермиона уже готова к выходу и укладывает в чемодан последнюю вещь — серую фланелевую рубашку, которую теперь вряд ли отдаст хозяину, к ней в комнату врывается Паркинсон.
— Грейнджер! Как ты могла меня бросить одну у этого гада? — орёт она, отталкивая с пути.
Усаживается на красный диванчик у окна, перекидывая маленькую дорожную сумку на колени.
— Доброе утро, Пэнси! Как хорошо, что ты зашла. — Гермиона не удивлена.
Вчера она вдоволь насладилась компанией этой энергичной слизеринки. Это обычное её состояние — на взводе.
Грейнджер достает аккуратно свернутое платье и книгу, перевязанную серебристой лентой:
— Не буду спрашивать, как твоё самочувствие — вижу: как всегда отлично. Возьми. Твоё платье, спасибо… И…
— Книга? — насмешливо восклицает та, хватая подарок. — Грейнджер! Это не по адресу!
— Ты не умеешь читать? — Гермиона еле сдерживает ухмылку, глядя на сморщенное лицо Пэнси.
— Ха-ха-ха, — бурчит та. — Одно дело уметь, а другое — любить это!
— Ты сама вчера ныла, что тебя ждут скучнейшие каникулы у тётки. Почитай. Очень хорошее маггловское произведение «Гордость и предубеждение». Обожаю эту книгу и автора!
Пэнси фыркает, но закидывает книгу и платье в свою сумку.
— Запомнила, значит… А у меня тоже есть подарок! — она протягивает какую-то яркую бумажку, и Гермиона разворачивает билет в кино на одного человека. — Это в Лондоне. Послезавтра… Я не смогу сходить. Хотела твоё задание по маггловедению сделать на каникулах, но тётка ужасная магглоненавистница… Хм… Да… Вот…
Последнее утверждение она говорит через зубы. Словно ей все же бывает неудобно.
Гермиона усмехается, видя её терзания:
— Ладно. Спасибо за столь продуманный оригинальный подарок.
