Она складывает билет в карман своего пуховика и вздрагивает, когда Пэнси резко подскакивает с кресла и заглядывает ей в лицо:
— Что у тебя делал Рон? — зелёные глаза прищурены и сверкают подозрением. — Я не следила, нет, ещё чего… Но проходила мимо и заметила, что он топчется у твоих дверей.
Она сжимает губы и важно складывает руки на груди. Эдакий заправский детектив. Гермиона громко и тяжело вздыхая, натягивает пуховик. И медленно проговаривая слова, успокаивает ревнивую особу, которая вряд ли просто проходила мимо:
— Рон заходил, чтобы высказать мне за то, что мы вытворили с его одеждой. Пэнси, давай договоримся, Рон мой друг, и всё…
Но та нетерпеливо перебивает её, отчаянно жестикулируя руками:
— Грейнджер! Рон мой! Понимаешь? Рон мой, и я ни тебе, ни кому другому его не отдам! Каждая, кто попробует покуситься на него, получит прыщ в лоб или бородавки! Самые уродливые! Я уж постараюсь!
— Пэнси, успокойся! Я же говорю… — пытается вставить хоть слово в её монолог, но Паркинсон вдохновенно и бодро продолжает:
— Грейнджер, я не шучу! У меня такого ни с кем не было! Всё во мне тянется к нему, как будто он мой магнит. Он пахнет, как моя амортенция! Моя любимая корица! Он залез ко мне в душу и сердце! Каждое его грубое слово ранит меня до рваных кровавых ран, а каждое ласковое — залечивает их! Я готова ему простить всё! Понимаешь? Поэтому я никогда не извинюсь перед тобой… Потому что я не виновата, что полюбила! — её глаза сверкают от возбуждения.
Гермиона грустно улыбается. Осторожно трогает её за плечо.
— А мне и не нужны твои извинения, Паркинсон.
На что та реагирует неожиданно — берет её ладонь и сжимает.
— А он не любит меня… — она хмыкает и натянуто улыбается Грейнджер. — Я всё испортила.
— Рон хороший друг, в этом всё дело, Пэнси. Он рассказал мне, почему вы расстались. Но это не значит, что он не любит тебя. Он упрям и возможно еще злится… И не из-за той ссоры, а потому что ты… Ты, это ты…
Паркинсон смеётся.
— Как мило, Грейнджер! Ну да, я иногда делаю или говорю что-то, а потом думаю… Есть такая проблема…
Но Гермиону не остановить, она продолжает свою успокаивающую речь для растерзанного сердца, возможно, и для своего тоже:
— Мне кажется, он любит тебя… По крайней мере, он к тебе не равнодушен… Просто он такой. Дай ему время… Он поймёт, что не может без тебя…
— А ты, что ты чувствуешь к Уизли? Любишь его? — спрашивает Паркинсон, нахмуриваясь.
Гермиона мотает головой:
— Пэнси, будь уверена, нет, я больше не люблю его… Когда я лицезрела ваш страстный поцелуй в туалетной кабинке… Никогда этого не забуду… — она недовольно морщится. — В этот же миг я перестала к нему что-то чувствовать. Как отрезало… Да и потом столько всего произошло… Я увидела Драко…
— Ты же видела его на протяжении кучи лет?
— Нет, это всё не то… Я увидела его реального! — убеждает её Гермиона. — Вся та шелуха, всё напускное отвалилось… Он был передо мной открытый, честный, обнажённый…
Паркинсон хихикает:
— Ахах, я тоже видела Драко обнаженным… Но Рон гораздо лучше!
— Дурочка! Хватит! Я же не про это!
Хочется дать этой дерзкой глупой девчонке подзатыльник, но Пэнси так сильно напоминает ей Джинни, только более злую версию, что Гермиона хохочет вместе с ней.
И вдруг она понимает, почему эта несносная вредная слизеринка понравилась Рону.
С Паркинсон точно не соскучишься…
Получив разрешение на посещение матери, Драко с вещами перемещается из камина в кабинете директора в камин больницы Святого Мунго.
Привет-ведьма привычным жестом указывает на дверь палаты, где проходит лечение его мать. Драко не видел её несколько недель и внутри все сжимается. Он скучал, но каждая встреча — это борьба с самим собой. Встречи с матерью всегда полны грустных разговоров, воспоминаний, её слез и сожалений. Ему жаль её и жаль себя. Терпеть эти разговоры нет сил, но он держит себя в руках. Она единственная, кто поддерживает его, выслушивает и понимает. Она его мать и всегда на его стороне.
Малфою вдруг вспоминается, как Грейнджер встала перед ним, защищая от своего рыжего дружка в тот день, когда предложила заменять Слизнорта. Тогда Драко удивил этот странный поступок. С чего бы ей закрывать его своей грудью? Но сейчас этот жест кажется ему чем-то таким, от чего на душе тепло. Это напоминает ему о материнской защите и любви… О любви…
Я люблю тебя…
Он заставляет себя не думать о Грейнджер. Это трудно. О ней напоминает всё…
Мама встречает со слезами на глазах. И вроде бы она лучше выглядит и даже в хорошем настроении. Драко мысленно благодарит её нового целителя, который продлил курс лечения за счёт больницы. Нарцисса бросается ему на шею, хрупкая, седая, вся в белом. От красивой статной женщины почти ничего не осталось. А ведь ей нет и сорока.
— Мерлин, сынок! Как же я скучала! Мой красивый! Мой любимый мальчик! — голубые, полупрозрачные глаза полны слез, тонкие сухие ладони гладят его щёки. — Как ты вырос и похудел… Сынок, ты кушаешь?
Драко целует материнские руки пропахшие лекарственными зельями.
— Мама, у меня всё хорошо… — Он разглядывает её с замираением сердца. — Как ты себя чувствуешь? Как твой новый целитель?
— Садись, дорогой, я как раз собиралась пить чай, — она взмахивает рукой и около окна организуется столик с чаем и два стула.
В палате есть почти всё, чтобы лечиться с комфортом, Драко даже как-то раз оставался здесь с ночевкой.
Он сбрасывает свое тёплое чёрное пальто на спинку кровати, а сумку с вещами кидает в угол. Они садятся, и мама, выпрямившись, элегантно наливает им ромашковый чай в белые простые чашки. Совсем не фарфор, но Драко улыбается — он чувствует себя так, будто они снова, как раньше, пьют чай в беседке в цветущем саду мэнора.
— Драко, у меня всё хорошо. — начинает она важно. — Кажется, они нашли, как мне помочь… Расскажи лучше о себе… Ты, оказывается, заменяешь Слизнорта? Блейзи заходил и всё мне рассказал. Я беспокоилась. Ты так долго не писал. — шутливо хмурится, но потом на её лице снова расцветает нежная любящая улыбка. — Драко, не делай так больше!
Он наслаждается материнским теплом, излучаемым её голубыми глазами. Ему это нужно, особенно сейчас, когда он чувствует себя ещё более одиноким. Без Грейнджер. Её последние слова сегодня с утра, как будто отпечатались на подкорке мозга…
«Если ты со мной, то будь со мной! Если нет, то я не хочу тебя больше видеть!»
— Да, мам, прости. Подработка, учёба, все это съедало моё время… — Драко бы добавил, что письма он писал, но когда сжёг штук пять, то просто забросил это дело. Он пытался рассказать матери о ней.
А Нарцисса, как будто чувствует, спрашивает:
— Как так получилось, что это место досталось тебе? Это хороший шанс!
Драко кусает щеку изнутри, нервно трёт бровь:
— Одна девушка… Она помогла мне.
— Кто она? Я так рада, что кто-то помогает тебе! — Нарцисса радостно сжимает его ладонь, но он недовольно хмурит брови:
— Мама, мне не нужна ничья помощь, я не инвалид и сам могу всего добиться. Но за это я ей благодарен, конечно…
Вряд ли кто-то решился бы сделать бывшего Пожирателя преподом.
Нарцисса на его выпад реагирует болезненно. Нервозно выдыхает, берётся за чашку и та трясётся в её руках.
Ну зачем нужно было напоминать о Пожирателях?! Чёрт! Он совершенно забыл, что это больная тема.
Нарцисса медленно допивает чай, берёт себя в руки. Сказывается воспитание и аристократическая выдержка. Она качает головой и снова спрашивает:
— Сын, кто она, эта добрая девушка? Я хочу сказать ей спасибо… И ты поблагодари её, в нашем положении любая помощь — это дар!
Драко морщит нос:
— Мам, мы выберемся из всего этого дерьма… Это временно…
— Драко! — Нарцисса укоряюще качает головой. — Ты сквернословишь!
Он усмехается:
— Прости… И эта добрая девушка — Грейнджер… Гермиона… — Малфой произносит её имя на выдохе, словно боится, что не сможет нормально выговорить и чувствует, как предательский жар приливает к щекам.
