— Я вижу, что ты очень хочешь сказать мне что-то гордое, — продолжал степняк, — Но не судьба. Мне совсем не надо, чтобы ты криками переполошила всю округу. Но до заката еще есть время. Поэтому мы слегка развлечемся, но тихо.
Среди работорговцев снова прошуршал негромкий смешок, а Ирму продрал по коже мороз.
— Для начала, надо привести тебя в соответствие твоему нынешнему положению.
С этим словами он скользнул к Ирме и захлопнул на ее шее грубый рабский железный ошейник.
— Я взял тебя в бою, и твоя жизнь принадлежит мне, — произнес он ритуальную формулу. — Отныне и навсегда ты рабыня!
А потом с невероятной силой пригнул ее голову вниз и ногой придавил ошейник к обрубку бревна. Кто-то оттянул ее волосы и повернул голову вправо. Ирма увидела, как кузнечные клещи продели в проушину ошейника раскаленную заклепку. Удар, заклепавший ошейник, был почти не слышен за подставленной между оправкой и молотом деревяшкой, но в голове Ирмы отозвался похоронным звоном. Одевший ошейник раба или должника переставал быть воином.
— Ну вот, теперь ты не воительница. Ну-ка, ребята, избавьте рабыню от одежды. Давайте глянем, что за приз сам на меня свалился.
Кольчуга, подкольчужник и рубаха исчезли вмиг. Только штаны так и остались болтаться на лодыжках. Как себя чувствовала Ирма, стоя в рабском ошейнике на коленях в кругу вражеских воинов, легко представить. Кровь бросилась ей в лицо, залив ярким цветом и шею и грудь.
Рослая, белокожая, с сильными бедрами и плоским животом. Пшеничного цвета волосы, забранные под шлем в тугой узел, давно сбились набок, но открывали красивую, длинную шею. Связанные локти заставляли выпячиваться округлую грудь с небольшими, нежно-розовыми сосками.
— А ничего так приз, сисястый! А как задница? — с этими словами сильная рука перегнула Ирму животом через тот же обрубок, на котором клепали ошейник. Чей-то сапог придавил ее шею к земле, и только борьба за каждый вздох избавила ее от представления о том, насколько унизительнее и откровеннее стала ее поза с задранными к небу ягодицами. Пытаясь избавиться от колющего ей живот сучка, она невольно переступила коленками, вызвав одобрительные смешки: «Ты глянь, уже умащивается!»
— Обычно, овечка, мы не клеймим рабынь. Южане платят дороже за телок с гладкой кожей. Но для девки, взятой с оружием в руках, мы сделаем исключение.
Немного возни и вот ее правую ладонь придавило раскаленной клеймо. Ирма завизжала. Раскаленное добела железо творит чудеса с любой гордостью.
Ирма визжала, но обслюнявленная тряпка во рту не пропустила ни звука. Прикосновение длилось какой-то миг, но Ирме он показался бесконечным. Но настоящая боль пришла тогда, когда железо отняли. Боль, от которой она задохнулась, уронила голову и завыла на одной ноте, как умирающее животное. Но и этот вой бесследно пропал в плотно забитом кляпе.
Прошло время, прежде чем сквозь поток слез, она увидела алую отметину на руке: треугольник, от вершины которого поднималась вертикальная черта к жирной точке в самом центре.
«Давалка» или «похотник» — имперское клеймо, которым клеймили непотребных женщин, которые либо по своей распущенности, либо образу жизни, либо природной склонности просто не могли держать ноги вместе. В просторечье — «пизд@» или «минджа».
Точка в центре означала, что давалкой правит секель-похотник.
Уличенной в многократной супружеской измене — клали на бедро или ягодицу, проститутке за работу «без билета» или воровство у клиента — на живот, повыше лобка, чтоб не прикрывали волосы. Опустившейся непотребной бабе, отдающейся за еду и выпивку, в некоторых магистратах 'похотник’могли положить и на лоб.
Но за любую попытку прикоснуться к рукояти оружия ладонью с минджой, руку обрубил бы каждый увидевший это воин.
Когда глаза Ирмы расширились от понимания, в какую бездну ее ввергли, работорговец издевательски потрепал ее по щеке: «Ну-ну, не волнуйся, детка! Это тебе авансом. Рабыне с такими ляжками редко доведется сдвигать ноги!»
Ей не дали перевести дух — и клеймо легло на левую ладонь.
— Забинтуйте ей руки. Нам не нужно, чтоб она царапала член своего господина рубцами, когда научится сосать! — и снова, тихий сдержанный смешок прокатился вокруг.
… Он взял ее, как принято у южных народов, «покрыл двумя покрывалами».
Перебросил животом через всё то же брёвнышко, на котором клепали ошейник и клеймили. Пощупал ягодицы, звонко шлёпнул, широко развел в стороны. Отпустил какую-то шутку, которая снова вызвала смех, запустил руку между ног, грубо сжал. И только потом вдавил ей колено между бедер, раздвигая ноги.
Степняк не торопился, он просто брал то, что уже принадлежало ему. Достигнув преграды, он уверенно и спокойно двинулся глубже, не обратив никакого внимания на рывки рабыни. Войдя полностью, чуть задержался и начал неторопливо двигаться, каждый раз погружаясь на всю длину. Сделав несколько движений, он отстранился и вышел.
Не так она представляла свой первый раз, но боль все же была ожидаема и терпима. А по сравнению с пылающими руками — так и вовсе незаметна.
Но когда насильник, преодолев ее сопротивление, вторгся в другое отверстие, она потеряла остатки контроля, задергалась, замычала, замотала головой. Это было так неожиданно, так грубо и больно, что даже мука в изувеченных руках поблекла. Остановившись, он намотал ее волосы на руку и вздернул лицо Ирмы вверх, чтобы улюлюкающие воины полюбовались, как слезы промывают дорожки в пыли, покрывшей девичьи щеки, давая пленнице заглянуть в глаза свидетелям ее падения и позора. И тут же рывком вдвинулся внутрь до предела, исторгнув крик, пробившийся даже сквозь кляп, и новую волну слез унижения и бессилия.
Опорожнившись, он опрокинул ее на спину и уселся ей на грудь. Смеясь над ее попытками шевельнуться, что-то выкрикнуть или плюнуть сквозь кожаную узду, он обтер сочащийся член о ее глаза и щеки.
— Была дева-воительница, а теперь и не воительница и не дева. Дважды не дева, — глядя ей прямо в горящие гневом глаза, громко сказал степняк на общем языке Империи. — Жаль, что ты сегодня не смогла узнать вкус мужчины. Но ничего — всю дорогу ты сможешь наслаждаться запахом…
С этими словами он выжал из не обмякшего еще члена несколько капель, ловко попав девушке прямо в ноздри. Та расчихалась и раскашлялась, сделав зрелище бессильного гнева еще более жалким.
— Собираемся. Время. Эту упакуйте, как положено, и к остальным.
Ирме накинули на голову кожаный капюшон, который стянули под подбородком, не пережимая шею, и закрепили специальными завязками под мышками. Избавили от последних остатков одежды, ноги и руки вместо кожаных ремней сковали полосы холодного металла. И как тюк взвалили на спину лошади перед седлом. Болтаясь вниз головой в душном капюшоне, Ирма быстро потеряла сознание…
Глава 3. Рабский караван
Глава 3. Рабский караван
19 день 2 месяца весны (6 месяца года) 2009 г. Я.
Степь, Озерная Ярмарка
Первый раз Ирма попала в клановый шатер в первый же день торгов. Выставленная на продажу, она промедлила с выполнением команды «Покажи!», а когда купец приказал своим слугам раздвинуть ей ноги силой, стала брыкаться. Прилетело и купцу и его приказчикам. Купец пришел в ярость, потребовал наказать буйную рабыню и взять штраф с хозяина, выставившего на торги «необъезженную тварь».
* * *
Рассудить конфликт — дело торгового старшины, и к нему привели Ирму первый раз в шатер. А вскоре пришел и ее хозяин.
Спор шел бурный и горячий. Купец требовал виру за сломанный нос приказчика и за оскорбление — прилюдно рабыня плюнула ему в лицо и ударила ногой.
— Если б эта рабыня принадлежала мне, я б спустил с нее шкуру плетью…
— Эта рабыня не принадлежит тебе! — вдруг неожиданно резко бросил хозяин рабыни. — Купи ее и делай что хочешь…
