Его слова дошли до моего разума и остудили пыл.
— Имеет значение только то, что, несмотря на всё то, что произошло между вами перед её отлётом, она оставила ребёнка. Родила и воспитала твою дочь, пожертвовав собой. Ты только представь, какого ей на протяжении всех лет желать убежать от тебя, но при этом каждый день смотреть в глаза ребёнка и видеть тебя.
Я был благодарен Демиду за этот вытрезвительный разговор. Возможно, я пришёл бы к этим заключениям, как только остыл. Но это было бы после того, как я сказал бы и сделал Медее то, что причинило бы ей боль. Физическую и моральную. И я рад, что этого не случилось.
— Сэр, мы на месте, — голос мужчины приводит в чувства.
Дожидаюсь, когда завершится отправка всех файлов на почту генерал-полковнику, после очищаю все данные с ноутбука и, закрыв, возвращаю его обратно в дорожную сумку. Выходя из автомобиля, даю указания водителю, чтобы ждал меня здесь, а сам направляюсь к дверям маленького пригородного дома.
Не знаю, чем я заслужил благосклонность Эрнеста, но мужчина с радостью дал мне адрес их дома, заодно сообщил, когда его дочь с внучкой будут одни дома.
Я воспользовался этой информацией. И прежде, чем рискнуть всем, ради восстановления справедливости, я хочу увидеть свою дочь и женщину, которую всем сердцем ненавижу и хочу.
Нажимаю на звонок, и через минуту дверь открывается и передо мной появляется Медея. Я не видел её всего семь дней, но успел соскучиться так, что готов был впиться в неё прямо на пороге.
Она потеряна, я наслаждаюсь этим. Люблю наблюдать за её секундной уязвимостью, которую она быстро берёт в руки и делается редкостной стервой. Это возбуждает.
— Что ты тут делаешь? — скрещивает руки на груди.
Именно об этом я и говорю — сначала беззащитный котенок, а через секунду тигр, желающий проглотить тебя целиком.
— Приехал к Эрнесту, — ступаю за порог.
— Его нет дома, — отвечает уже мне в спину.
Я прохожу по коридору к звуку телевизора, доносящегося из ближайшей комнаты. Вхожу в неё и, увидев малышку, не могу сдержать улыбки. Она видит меня, вскакивает с места и с радостным визгом бежит ко мне, раскрыв объятия. Хватаю её на лету, обнимаю крепко, вдыхая аромат её волос в себя. Прижимаю к себе так близко, как только это возможно. Еле сдерживаюсь от желания поцеловать её.
— Мама сказала, что ты больше к нам не приедешь. Я была так расстроена.
— Твоя мама очень много говорит, — бросаю взгляд на вошедшую.
— Я дам тебе адрес папы, езжай туда. Домой он вернётся поздно, — говорит, облокотившись об дверной косяк.
— Я никуда не тороплюсь, — не могу оторвать от неё глаз.
Не испытываю ни агрессии, ни обид. Только жажду и желание. Ей кажется, что она в моей власти, я же думаю, что всё наоборот.
— Зачем ты здесь, Роланд? — голос содрогается.
Наблюдаю за ней еще с полминуты. Смотрю, как она борется сама с собой, со своими мыслями и желаниями. Стерва любит меня, и вместо того, чтобы сдаться, подойти, признаться во всём, продолжает стоять на своём.
Решаю больше не томить её. Держа одной рукой Ариану, которая что-то радостно рассказывает мне, второй я достаю из внутреннего кармана куртки результаты анализа и протягиваю ей. Наблюдаю, как она принимает их, раскрывает бумагу и читает, постепенно меняясь в лице.
Боится поднять глаза на меня, руки дрожат. Она прекрасно знает меня, поэтому, уверена, что я устрою ей скандал. И, если бы не Демид, я бы ей его организовал. Но теперь, взяв себя в руки и собрав все мысли воедино, я понимаю, что хочу только одного — дать ей понять, что без них не вернусь обратно.
— Не стоило этого делать, — вырывается из её губ, но глаза её по прежнему опущены на документ.
Ариана предлагает показать мне комнату и куда они поселили дракона, я принимаю её предложение, решив, что Медее нужно прийти в себя. Мы поднимаемся на второй этаж, входим в их общую с мамой комнату, и девочка, оказавшись на полу, принимается мне всё показывать и рассказывать. Я стараюсь её слушать, но отвлекаюсь на аромат, витающий в воздухе. Этот женский запах всегда сводит меня с ума.
Мой взгляд падает на туалетный стол с разными флаконами, и среди них я замечаю свой парфюм. Улыбаюсь, поняв, куда делась пропажа, и это только сильнее влечёт меня к Медее. Её одержимость мной заставляет меня становиться ещё более одержимым ею.
С трудом я обращаю всё своё внимание на детские игры. Опыта как такового у меня нет, поэтому я следую всем инструкциям Арианы, и по её довольно счастливой улыбке, делаю выводы, что выходит у меня недурно.
Минут через пятнадцать мы возвращаемся вниз, так как мне пора уезжать. Ариана расстраивается, но я обещаю ей скоро вернуться. Говорю ей подождать маму в гостиной, и мы с Медеей выходим в коридор.
Она подходит к двери, открывает её, наивно полагая, что я спокойно уйду, оставив разговор открытым. Подыгрываю ей и направляюсь к выходу. Но как только ровняюсь с ней, захлопываю дверь обратно, хватаю её за шею и притягиваю к себе. С трудом перевожу дыхание. То ли в доме слишком жарко, то ли внутри меня.
— Ты лишила меня ребёнка.
— А ты меня жизни и сестры.
Мне хочется наорать на неё. Объяснить с*ке, что смерть Эмми — роковая случайность, и будь у меня возможность, я бы поймал эту пулю вместо неё. Но говорить о том, что я мог и хотел бы сделать — глупо и несерьёзно.
— Роланд, прошу тебя, уходи, — её глаза наполняются слезами.
Мне тяжело видеть, когда она на гране слома. С ней редко это случалось раньше, но сейчас я всё чаще замечал, как она ходит по тонкому льду. И в такие минуты, мне кажется, что я хожу по нему вместе с ней.
— Нет, — забиваю её в угол, тянусь к её губам, хочу поцеловать, попытаться без слов передать то, что вслух произнести не могу.
Но знаю, что не поймёт, поэтому продолжаю говорить:
— Ты моя семья.
— Я?
— И Ариана тоже. Но я хочу объяснить, что значишь для меня ты.
— То есть, не будь у нас ребёнка, ты бы всё равно считал меня своей семьёй и стоял бы здесь?
— Ты думаешь иначе?
Она кивает в ответ.
Когда дело касается меня, она становится полной дурой.
— Роланд, я люблю тебя, — она трясется, вижу, с каким трудом ей даются эти слова.
А во мне от этих слов всё взрывается. Я не думал, что они могут так подействовать на меня, ведь и без них знал это наверняка. Возможно, я ошибался, и есть слова, которые ценнее поступков.
— Правда, очень тебя люблю. Это разбивает мне сердце ежедневно, — из глаз начинают течь слёзы, и все мышцы моего тела напрягаются при виде них. — Я думала, что люблю дочь сильнее тебя, а оказалось, это чувство бывает настолько разным, что его даже не сравнить. Получается, даже её безопасность не смогла убедить моё сердце забыть тебя. Но я хочу поступать по разуму. Как ты меня и учил, думать головой и не быть мусором. Изо всех сил стараюсь. Хочу для дочери жизнь, не похожую на мою. А с тобой, что она увидит?
— Что ты хочешь от меня услышать? Что я всё брошу и стану мирным гражданином? Даже если захочу, уже не получится. Расслаблюсь, и меня съедят, как съели твоего отца.
— Я хочу, чтобы ты просто ушёл из нашей жизни, — перебивает. Говорит то, что совсем не вяжется с её желаниями.
— Хорошо, — отпускаю её.
Моё согласие действует на неё ещё сильнее, и слёзы начинают литься градом.
— Завтра мы с Эрнестом едем на встречу с теми людьми. Всё закончится там. Ты можешь попросить отца пристрелить меня после завершения, или сделать это сама. И тогда я уйду из твоей жизни.
— Ты с ума сошёл? — вытирает слёзы и пытается успокоиться.
— Я говорю серьёзно, — подхожу к двери и открываю её. — Это твой единственный выход избавиться от меня.
Хочу уйти, но мучаюсь желанием сказать вслух то, что чувствую. А она пусть решает. Я искренне доверяю ей свою жизнь. И если она решит оборвать её, значит, так тому и быть.
— И да, — разворачиваюсь к ней, когда уже нахожусь на крыльце. — Я люблю тебя, Медея.
