Такая непримиримость не укладывалась у Мэри в голове, к тому же... Себастьян заверял ее, что таинственная семейная вражда не имеет значения. Как-то не увязывалось одно с другим.
- Я даже не знаю, о чем идет речь, - попробовала она хоть что-то выяснить.
- Если твой муж захочет тебе рассказать, тем лучше. А не захочет, Нора пожала плечами, - пусть так и останется.
Быть может, дяди действительно заслужили бедность. Быть может, дочери заслужили все доставшиеся им на долю огорчения и даже больше. Но Бэб, он почти невиновен, он всего лишь жертва полученного воспитания. Йен, как бы дурно он с ней ни поступил, заслуживает не только презрения. И Нора не должна одна нести на себе все тяготы.
- Мне пришла в голову одна идея, - сказала Мэри. - Вы не приняли бы часть состояния Фэрчайлдов в подарок?
Нора выпрямилась, оживившись. Но тут же снова поникла.
- Зачем?
- Я бы хотела таким образом выразить благодарность за возвращение дневника.
Нора поджала губы.
- Это подарок?
- Да, разумеется. Но по крайней мере позвольте мне выразить благодарность за то, что вы... так успешно ввели меня в общество.
Мэри видела, что Нора продолжает чувствовать себя оскорбленной, поэтому она торопливо добавила:
- Будем говорить откровенно. Я вовсе не презираю деньги. Больше чем кто-нибудь из Фэрчайлдов, я знаю их власть. Мне вполне ведомо и отчаяние, порождаемое их отсутствием. Но на деньгах моего деда лежит печать проклятья. Они оставлены мне не в возмещение зла, сделанного в прошлом, но с тем, чтобы я заставила Фэрчайлдов помучиться.
- Откуда ты это знаешь? - спросила Нора.
- Знаю. - Откинув со лба выбившийся локон, Мэри вздохнула. - Я знаю, потому что у меня было искушение использовать их именно для этой цели.
Нора смотрела на нее в упор, широко раскрыв глаза.
- Когда в тот день десять лет назад я пришла сюда за помощью, только Йен выразил готовность помочь мне. Никто другой даже и не побеспокоился. Я в ответ возненавидела Фэрчайлдов. Я ненавидела вас всех.
Это признание обнажило червоточину, таившуюся в душе у каждого Фэрчайлда, но Мэри говорила спокойно и уверенно, потому что она одолела демона мести.
- Поэтому я хочу передать две трети состояния вам. Одну треть я хочу закрепить за Хэдденом.
В глазах Норы по-прежнему было недоверие.
- Ты хочешь сказать, что позволишь... даже моим дочерям воспользоваться этими деньгами? И дядям тоже?
Отказавшись от денег, Мэри избавилась от чувства несправедливости, десять лет омрачавшего ее жизнь.
- Да, - отвечала она безмятежно. - Распоряжайтесь этими деньгами, как найдете нужным.
Глаза Норы блеснули и снова померкли. Она медленно покачала головой.
- Дитя мое, лорд Уитфилд не любит Фэрчайлдов, а он твой муж.
- Вы имеете в виду, что он распоряжается моим состоянием. Но он поклялся предоставить мне делать с этими деньгами, что мне угодно. А мне так угодно.
- И когда же он тебе это обещал? - В голосе Норы было не только сомнение, в нем был и цинизм, и насмешка. - Это было до свадьбы? Ведь так, дорогая?!
- Да, но Себастьян... - Мэри замолчала и вопросительно взглянула на Нору.
- Такой же, как и все мужчины, и готов пообещать все на свете, лишь бы завладеть своей добычей.
Она заметила, что Мэри хочет возражать, и предостерегающе подняла руку.
- Я не говорю, что он не лучше других. Только он все равно скажет что угодно, чтобы настоять на своем. Со временем ты привыкнешь к таким разочарованиям.
- Нет! - вырвалось у Мэри. - Он мне не стал бы лгать. Он ясно дал мне понять, что мое состояние принадлежит только мне.
- М-мм. - Нора поставила чашку на поднос и отодвинула его от себя. - Я вижу, у тебя есть основания для таких надежд. Я бы, конечно, приняла деньги с благодарностью. Но если ничего не получится, уверяю, что мое отношение к тебе не изменится. По-моему, ты лучшая из Фэрчайлдов и достойна уважения.
Мэри не понимала, шутит ли она или говорит всерьез, но сказала:
- Я такого же мнения о вас.
Глава 22.
Себастьян стоял на пологой крыше, облокотившись на парапет, доходивший ему до пояса, и смотрел вдаль на земли Фэрчайлдов и простиравшуюся за ними соседнюю усадьбу. Она должна была бы принадлежать ему.
Теперь ею владела чужая семья, какие-то выскочки из торговцев, не знавшие, что им делать с избытком денег. Разбогатевшие торговцы - вроде него самого. Однажды он попытался за большую сумму выкупить у них свою бывшую усадьбу. Теперь можно было себе это позволить. Он не удивился, когда они отказались продавать. Теперь Себастьян мог признаться себе - он рад тому, что так вышло. Ему не хотелось бы жить среди тяжелых воспоминаний, наполнявших этот дом. Он предпочел бы начать снова... с Мэри.
С тех пор как он женился, снова встал вопрос о земельной собственности. У них с Мэри будут дети, и они должны получить такое же воспитание, какое он сам получил в детстве. Они должны вволю резвиться на свободе в полях, лазать на деревья, удить рыбу в местной речонке. Но что важнее всего, у них будут родители, способные оказывать им поддержку всю жизнь.
Ему хотелось скорее увезти Мэри отсюда и немедленно приняться за этих будущих детей.
Но вместо этого он по-прежнему занимался поисками дневника леди Валери. Ох уж этот таинственный неуловимый дневник, наверняка это был миф - если бы только Лесли не раздразнил его тогда!
- Себастьян?
Он обернулся на голос и увидел Мэри. Она направлялась к нему между каминных труб, словно окутанная дымом. Но дым исчез под порывом ветра, и солнечный луч упал на ее непокрытую голову, превратив в чистое золото ее распущенные волосы. Бахрома шали льнула к ее плечам, словно сам ветер вознамерился приласкать ее. При виде жены Себастьян испытал какое-то странное чувство, не то, чтобы прилив желания, - хотя оно и вспыхнуло в нем с новой силой, - но что-то еще помимо этого, чему он не сразу нашел название. Это, пожалуй, гордость, подумал он: несмотря на отягощавшую Мэри наследственность, она держалась со спокойным достоинством. Или, может быть, - восхищение: она перенесла столько несчастий и не сломалась, но стала хладнокровной и смелой женщиной.
Но как бы он ни называл это вновь возникшее в нем чувство, сдержанность не позволяла ему выразить его открыто.
Последние две недели он провел с Мэри, привыкая доверять ей. Тридцать лет своей жизни он презирал всех и все, что имело отношение к ее семье.
Хотя ему казалось, что он полностью преодолел ненависть и жажду мщения, какая-то частица этого чувства все еще жила в нем.
Мэри улыбалась ему открытой радостной улыбкой, от которой у него закружилась голова. Не впервые ли она улыбалась ему так искренне? Наверно, так оно и было, потому что сердце у него забилось, как от быстрого бега. Бурное дыхание распирало грудь. Его зрение обострилось настолько, что, казалось, он мог заглянуть в вечность. Чувства переполняли его.
Он потерял рассудок. Он просто помешался на ней. Но, по обыкновению, он не желал, чтобы она догадалась о его безумии, поэтому он попытался обрести достоинство.
- Что ты здесь делаешь?
Его наигранное высокомерие достигло цели: улыбка на ее лице погасла. Зачем он сделал это? Теперь он испытывал чувство вины, и ему захотелось вернуть эту чудесную улыбку.
- Я хочу сказать, как ты сумела найти меня? - он постарался улыбнуться сам и возможно приятнее. - Здесь на крыше довольно уединенно.
Ее это явно не успокоило, потому что она отступила на шаг.
- Я просто спросила, где ты. Кто-то из слуг видел, как ты поднимался сюда.
Он попытался принять добродушный вид.
- Что ж, я рад, что ты пришла. Это прямо как в доброе старое время.
- Какое время? - Может, теперь он расскажет ей что-нибудь о прошлом?
- Последний раз я поднимался сюда с твоим отцом.
- С отцом? - заслонив рукой глаза от солнца, она смотрела на него, как на сумасшедшего. Разве он был так дружен с ее отцом?
Чувствуя себя радушным хозяином, старающимся помочь гостю обрести непринужденность, он продолжал этот пустой разговор.
- Твоему отцу нравилось на крыше. Он говорил, что здесь хорошо мечтать.
- Да, это на него похоже. Это, наверное, единственное, что он действительно любил. - Мэри опустила руку и заботливым тоном старшей сестры осведомилась:
- Себастьян, ты не болен?
Решив, наконец, перестать пугать ее, он поклонился.
- Благодарю, я вполне здоров.
Она сделала ему реверанс в ответ.
- Я спросила потому, что мне кажется, на гостей напала какая-то хворь. Я только что встретила в коридоре неподалеку от кабинета мистера Бриндли. Он совсем позеленел и поспешил прочь, не сказав мне ни слова. А обычно он так приветлив.
Себастьян процедил сквозь зубы, раздражаясь:
- Я здоров.
Выражение ее лица прояснилось.
- Ну, тогда у меня есть для тебя хорошие новости.
Он заметил, что она прижимала к груди какую-то книгу, как будто это было немыслимое сокровище.
