— Я попробую, Галя. Но ты будешь обязана молчать. Всегда.
Галина опять начала ловить и целовать руки Гены, но он легко шлепнул ее по щекам.
— Угомонись. Ты на чем приехала?
— На своей, на «Ладе».
— Пьяная? А впрочем… Вытри кровь и иди в машину, грей мотор. Я выйду через пять минут.
Галина вышла, а Гена открыл холодильник. В отдельном контейнере, запертом на два замка, хранилась целительная кровь. Здесь, в доме, он хранил на всякий случай все два пакета. Взял оба.
Главное, влить кровь, когда его никто не видит.
Кровь помогла, и Андрей выжил.
Галина в ежеутренних молитвах поминала Гену за здравие. Андрюша-паршивец смог самостоятельно встать как раз в день своего рождения. Галя поклялась отмечать каждый следующий день рождения сына как последний.
Галина считала себя обязанной сделать жизнь Гены счастливой.
* * *
Ближе к утру Жора услышал бормотание, звук передвигаемой на столе посуды. Внятно прозвучало длинное матерное выражение. Охранник Игорь встал из-за стола шатаясь и целенаправленно направился к двери. Жора закрыл глаза и снова уснул.
Утром, выйдя из ванной, Жора достал из холодильника закуску и задумался над вечной проблемой — похмеляться или нет.
Мысли перебил грохот. Открылась входная дверь, и в номер вошел громадный мужик в белом халате. Оказалось, это он постучался, перед тем как войти. Заметив раздумья Жоры над тарелками с селедочкой и бутылкой спирта, подошел ближе к столу.
— Ты эта… как тебя… Юлия Гавриловна приказала отвести тебя к Ленчику, так что пошли. Нальешь?
— Налью. — Жора налил в стаканы спирта, затем сока, протянул стакан медбрату. — Меня Жорой зовут.
— А меня Сашком.
Чокнулись, выпили. Жора закусил остатками икры, Сашок, стесняясь, положил на черный хлеб селедку.
— Ты эта, Жора, одевайся для улицы. Ленчик в другом корпусе, для тихих.
Перед административным зданием синей «Мазды» не оказалось. Но вряд ли медбрат знал, куда ее загнали.
Нужный корпус оказался рядом. Охранник пропустил не спрашивая, было понятно, что о визите предупредили.
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Жора остановил медбрата.
— Подожди, Сашок… А как он?
— Эта… Ленчик-то? Молодцом. Сам увидишь.
— Он ходит?
— Когда водят, тогда ходит, а так все больше лежит. Ты эта, иди, сам смотри. Че говорить-то?
С лестницы повернули налево. В длинном коридоре, освещенном зимним солнцем через высокие окна, стояли кадки с цветами-деревьями. На диванчиках читали книжки и газеты трое мирных пожилых людей.
Перейдя на шепот, Жора спросил:
— Что? Они все психи?
— Все. — Медбрат остановился и показал пальцем на каждого. — У Валерия Михайловича вялотекущая, у Дмитрия Зиновьевича прогрессирующая, а у Дины Васильевны старческий маразм, и она не читает, она спит с открытыми глазами. Вот палата Ленчика. Мало мы выпили, мало. Заходи, я тебя в коридоре подожду.
В палате перед маленьким телевизором, стоящим на обеденном столе, в небольших креслах сидели три старушки, тихо переговариваясь. Две вязали, третья гладила кошку, примостившуюся у нее на коленях. На тарелках лежали пирожки и магазинные пряники, закипал электрический чайник.
В большой, совсем не больничной кровати, повернувшись к телевизору, спал Ленчик. А на Ленчике, на плече, на бедре и в ногах, лежали четыре кошки.
Появление Жоры вызвало у кошек слабое движение ушей, у старушек — шок.
— Здрасьте. — Жора ошарашенно оглядывал дорогую обстановку палаты. — Я к Леониду, брат его.
— И чего ты кричишь? — шепотом спросила самая молодая пациентка, лет девяноста. — Ленчик мальчик трепетный, он шум не любит.
— Не любит, не любит, — не прекращая вязать, подтвердили две другие старушки, лет по сто.
— А можно мне с братом поговорить? — издевательски вежливо спросил Жора, не понижая голоса.
— Говори, кто же тебе мешает?
Жора открыл дверь в палату.
— Сашок, иди сюда.
Медбрат отложил газету, тяжело поднялся с дивана.
— Че?
— Прошу дамочек дать мне возможность с братом поболтать, а они сидят и ухом не ведут.
— Так Жора, дорогой, их ведь тоже понять можно. Они по графику сидят.
— Не понял…
— Весь день Ленчика расписан по часам и по дням недели. Наши пациенты считают сидение около Леонида полезным для здоровья. Особенно полезно с ним гулять, но сегодня холодно.
— Точно? Не разыгрываешь?
— Вот те крест, чтоб мне больше бутылки не видать. — Сашок перекрестился. — Эта… Жора, у тебя полтишок есть? Хряпнуть очень надо, нутро горит.
— Полтинник есть. — Жора достал из джинсов пачку купюр и не понял, как одна, в пятьдесят рублей, исчезла из его руки. — Но ты бабулькам-то объясни, что я, как близкий родственник, на свиданку иду вне очереди.
— Та-ак. — Глаза Сашка засверкали от приятной перспективы выпить. — Эта… девушки, берем вязание, кошек и отправляемся по палатам.
— Несправедливо, негуманно, чай остынет, пирожки съедят. Я очереди два дня ждала, — зашелестели старушки.
Не обращая внимания на шепотливое возмущение, медбрат подхватил креслице самой старшей дамы и вынес его вместе с ней в коридор, осторожно поставив под цветок, рядом с диваном. Остальные «девушки» вышли сами.
Кошки на Ленчике даже не шевельнулись. Жора поочередно скинул их на пол, но они тут же запрыгнули обратно. Легко дав по ушам, Жора снова скинул кошек, и они снова запрыгнули на кровать, одним клубком устроившись у Ленчика в ногах.
Плюнув на этот цирк Куклачева, Жора развернул кресло и сел, вглядываясь в лицо Ленчика. У того дрогнули ресницы, и он открыл глаза.
Мурашки пробежали по телу Жоры. Глаза Ленчика были дымчатые, пустые и бессмысленные.
Пощелкав пальцами перед лицом Ленчика и не дождавшись реакции, Жора потрогал пульс бывшего приятеля, пощелкал по носу, ущипнул…
Открыв дверь палаты, он встретил выжидательный взгляд трех «божьих одуванчиков». Две, вытянувшись, сидели на диванчике, третья — на креслице, и все тянулись к палате.
— Заходим обратно, девушки. Расскажете мне о брате. Как он себя ведет, чем его лечат.
— Расскажем, расскажем, все расскажем, — зашептали старушки и засеменили обратно в палату. Жора вошел последним.
— Давайте колитесь, невесты застоялые. Что здесь происходит?
Старушки шуршали про свои горести, иногда заговариваясь, порой неся околесицу, но все равно, напрягшись, можно было сделать правильные выводы о порядках, царящих здесь.
Сашок вернулся через полчаса, веселый и пьяненький. Стоял в дверях палаты, загородив своей тушей проход.
