— Вы что же, с Аринай в одном детском доме воспитывались?
— Ага. — Таня уверенно вела мощную машину. — Жили в одной комнате. Это она, когда замуж за Сашу вышла, перетащила меня в поселок. Во, смотри, небо на горизонте посветлело. Это город. К центральному универмагу поедем.
Действительно, в непроглядной темноте ночи на горизонте заголубели небо и снег. Свет нарастал и приближался.
Сделав несколько крутых поворотов на почти пустых заснеженных улицах, Таня лихо тормознула у трехэтажного строения, помнящего, наверное, еще лично товарища Брежнева.
— Вылезай.
Спрыгнув с высокой подножки «Хаммера», я оказалась на освещенном квадрате асфальта перед универмагом.
Разве только собаки не разглядывали нас с Татьяной, идущих к стеклянным, подбитым снизу фанерой дверям. То есть все пешеходы на маленькой площади и двух прилегающих улочках.
В магазине я первым делом обратила внимание на зеркальные ряды с алкогольной продукцией. Судя по надписям и обозначениям, на других этажах продавались только вещи.
Татьяна потоптала валенками, сбивая снег, и достала из кармана пуховой куртки блокнот, в котором перелистала пять страниц.
— Это список покупок? — уныло поинтересовалась я, понимая, что заехали мы сюда часа на три как минимум, а мне больше всего хотелось успокоиться и заснуть.
— Три человека составляли. — Таня шла к широкой лестнице. — Это основной список, остальное я держу в голове. Начнем с третьего этажа и спустимся сюда, на первый.
Поднявшись на третий этаж, Таня остановилась у первой витрины, и к ней поспешили кругленькая девушка и девица модельных, как она думала, данных.
— Привет, девочки. — Таня открыла первую страницу блокнота. — Начали.
Слава Богу, что покупки происходили моментально. Таня называла пункт из блокнота, и на прилавок выставлялась коробка с галстуком, поясом или обувью.
Мужской отдел я как-то выдержала. Купила Гене набор для сигар с гильотинкой и дорогущей зажигалкой. В женском отделе меня хватило только на покупку собственного платья и нижнего белья. Свое нижнее белье я тоже посчитала подарком Гене, поэтому в цене не стеснялась. Платье выбрала роскошное — длинное, с открытой спиной, без рукавов и с «газовым» двухметровым палантином.
Через пятнадцать минут я подошла к Татьяне с протянутой рукой.
— Все потратила? — уточнила Таня, не поднимая головы от списка.
— Нет. Это я у тебя прошу ключи от машины. Сил моих нет больше заниматься гребаным шопингом.
— Да ты чего? — удивилась Татьяна. — Я ее и не запирала, она с включенным мотором. Ее же потом полчаса нужно греть. Иди.
— Вот. — Я протянула Татьяне кредитку. — Купишь от меня подарки Танечке и Сереже. От чистого сердца. И дай мне пару сотен на ликерчик, а то у меня голова разламывается.
— Надеюсь, это у тебя последний день пессимистического пьянства. Давай кредитку.
Сочувственно кивая головой, Татьяна обменяла мою многотысячную кредитку на две сотни рублей.
— У меня еще женский отдел не охвачен, детский и продукты. — Таня взяла с прилавка очередную бумажную сумку с покупками. — Маша, прихвати в машину сумки и коробки, сколько унесешь.
Перегруженных пакетов и коробок я смогла ухватить аж семь штук. Половину из них Таня просто навесила на мой гипс.
Спускаясь по лестнице, я слышала командный голос Татьяны, скупавшей второй этаж.
На первом этаже, обвешанная покупками, я с тоской прошла мимо зеркальной витрины интересного мне отдела. Но, чтобы купить бутылку, мне придется поставить все коробки на пол, и не факт, что я смогу собрать их заново без потерь.
Перегрузка покупок в машину заняла у меня всего десять минут, после чего я захлопнула дверцу и огляделась. В двадцати метрах от меня на торговом павильоне светилась кривая надпись «Продукты».
* * *
Когда в прошлом году Жора привез в Топь двух четырехлетних детей, многие мужчины не понимали, как можно взять в семью не просто детдомовских детей, но еще и с тяжелыми психическими заболеваниями.
Их появление в Топи переменило жизнь всего поселка. Офицеры перестали громко материться, только вполголоса. В карманах шинелей появились конфеты, которыми они закармливали Сережу и Таню.
Многие, привыкнув к их нестандартной внешности, теперь завидовали Саше и Якову, у которых хоть такие, но все равно дети.
А странные мальчик и девочка жили своей, особенной жизнью.
Горы выписанных книг по детской гигиене и психологии лежали невостребованными… Ни Сережа, ни тем более Танечка на описываемых стандартных детей не походили.
Аринай и Таня Толстопопик были готовы на немедленный материнский подвиг. Мужчины опасались. Все-таки новый человек в семье, надо привыкать, проявлять внимание и заботу. Но хлопот с детьми оказалось гораздо меньше, чем они ожидали.
Пребывание в детском доме, где они с младенчества все делали по команде, коллективно и без поблажек, воспитало в четырехлетних детях железную дисциплину. Они умывались, ели, ходили в туалет, одевались на прогулку точно по привычному расписанию.
Постоянные заигрывания с ними, сюсюканье и желание накормить «вкусненьким» между утвержденным распорядком приема пищи поначалу их пугали. Но детская психика гибкая, и вскоре они перестали вздрагивать и шарахаться от проявлений всеобщей любви.
А любви было много. Сказался не только фактор желания большинства людей иметь нормальную семью, но и то, что отцом Танечки стал Яков Игоревич Котелевич, занимающийся хозяйством и снабжением, а отцом Сережи — Александр Павлович Сытин, начальник охраны Зоны Топь.
Академик, как ни странно, в детские дела не вмешивался. Он настоял на еженедельном осмотре с ежемесячными отчетами динамики изменений и самоустранился. Он был занят переустройством Зоны. Дети могли подождать, у них впереди было несколько лет.
И Сережа, и Таня поначалу говорили плохо, объяснялись жестами и гугуканьем. Между собой они почти не разговаривали, телепатически понимая друг друга.
Аринай и Саша вместе воспитывали Сережу. Аринай круглосуточно, Саша только в выходные, но целый день. Он серьезно разговаривал с Сережей о фильмах, идущих по телевизору, о своих проблемах на работе. Аринай не замечала в Сереже понимания, но Саша верил в приемного сына. И действительно, со временем ситуация менялась.
Через месяц Саша сам стал подходить к Аринай, дергал за халат, бубнил «мама, мама, я хооший» и ждал, когда она его поцелует. Аринай, что бы она ни делала — пекла дома пироги или проверяла в библиотеке, где была и заведующей и библиотекарем, полученные новые книги, — незамедлительно отвлекалась и целовала малыша в макушку или в щеку. Папу Сережа встречал громким «Шаша!» и бежал к двери, когда он еще только поднимался на крыльцо. Ему нравились объятия с мороза, и он заливался смехом, когда Саша в своем холодном офицерском тулупе кружил его.
