мы с ним обязательно встретимся. А теперь позвольте нам просто забрать вещи Сары и уехать. Вас конкретно мы больше не побеспокоим.
– Но… как же… но где же ты будешь жить?
– У меня она будет жить, – Гектор почти прорычал это.
– У тебя?! Ты! Наглец и бабник! Мою дочку?..
– Помолчи, – попросила я, а Гектору кивнула: – Идем. Там была моя комната. Надеюсь, они не выбросили мои вещи.
– Да что же происходит? Я сейчас же звоню Патрику…
– Замечательно, звоните. Я его очень жду. Передавайте привет, – бросил Гектор через плечо.
Мы зашли в комнату и закрылись изнутри. Я без промедления принялась снимать плакаты со стен. Руки тряслись. Не так-то просто высказывать собственной матери все, что накипело. Нечто внутри так и кричит: ты не посмеешь, она тебя родила, ты обязана ей жизнью!
– А если действительно позвонит?..
– Не бойся, – пробасил Соулрайд, складывая книги в красивую ровную стопку на зависть любому перфекционисту, – я только и жду, чтобы он приехал. Струсит.
Но я все равно боялась. Внезапного появления хозяина дома, в который мы так нагло вторглись. Самого внешнего вида Патрика. Его голоса, который мог бы раздаться у входной двери или еще во дворе в любой момент. Потенциальной драки между ним и Гектором. Последствий этого конфликта. Сердце сжималось, отчего руки работали еще быстрее, еще слаженнее. К тому же, у меня был помощник, поэтому справились мы на удивление быстро.
– Подумать только, – возмущался Соулрайд, – она не верит тебе, родной дочери, а верит этому ублюдку! Да как такое вообще может быть?..
– Мне тоже это интересно.
– Успокойся, слышишь? Дыши глубже. Чего тебя так трясет?
– Н-ничего… Хочу скорее отсюда свалить.
Дрожащие и вспотевшие от волнения ладони выронили мою любимую гипсовую статуэтку. Фигурка упала на пол, крошечная голова ее отвалилась и лихо закатилась под кровать.
– Вот же… черт! – приложив усилия, я сдержалась от более крепкого словца, коснулась ледяными пальцами пылающих щек, растерянно подумав: да что это со мной?
– Мне нравится, когда ты ругаешься, – на мгновение Соулрайд замер, глядя на меня с новым выражением, затем продолжил утрамбовывать вещи в коробке, коротко усмехнувшись. – Это была очень дорогая тебе вещь? – добавил спокойно.
– Довольно ценная, – горько отозвалась я, села на кровать и накрыла лицо руками. – Я целую неделю красила ее своей самой тонкой кисточкой.
Голова шла кругом. Кажется, эта отколовшаяся голова стала последней каплей. Больше всего в тот миг мне хотелось просто спрятаться от всего мира, от всех. Будто меня нет и никогда не было. Полная изоляция, хотя бы на время.
– Терпеть не могу, когда что-то ломается. Особенно из-за меня.
Гектор отложил свои дела, встал на колени, заглянул под кровать. Пошарив там рукой, через пару секунд вытащил на свет кусочек гипса, с интересом осмотрел его.
– Занятно. Вроде не повредилось сильно.
– Все это теперь только выбросить. Хлам. Ломкий и хрупкий. Ненавижу.
– Дай туловище.
– Зачем? Я выкину это.
– Дай, говорю. Непослушная какая.
Я смиренно протянула гипсовое тело длиною в мизинец, Гектор взял его, осмотрел, замотал вместе с головою в тряпку и куда-то спрятал. Затем вернулся к утрамбовке вещей, оглянулся на меня, поиграл бровями, подмигнул. Я сразу почувствовала себя лучше.
– Знаешь, а ты красивая.
– Очень вовремя, – усмехнулась я. – Ты просто хочешь повысить мне настроение.
– А вот и нет. Я это давно хотел сказать.
– И все не решался? Бедняга. Боялся, наверное.
– Вот это моя Сара. У меня от твоего сарказма даже глаза заслезились.
– Не плачь, мы ведь еще даже не женаты.
Соулрайд захохотал, запрокинув голову.
– Теперь я точно женюсь.
– На ком это?
– А… Ты ее не знаешь.
– Будь осторожен. Возможно, на самом деле ты и сам ее не знаешь, – подмигнула я.
– И, тем не менее, я без ума от нее.
– Да ну? И что же в ней хорошего?
– Ну, как тебе сказать… Она умна. У нее есть характер и, что немаловажно, чувство собственного достоинства. И сила воли. И бесстрашие перед трудностями. В общем, мир не успел испортить ее. К тому же она крайне хороша внешне.
Мне польстило, что внешность он упомянул в самую последнюю очередь. Сдерживая улыбку, я напустила на себя безразличия и произнесла:
– Что ж… в таком случае тебе действительно повезло с нею.
Соулрайд очутился рядом, почти вплотную. Вздрогнув от удивления, я застыла в кольце его рук и повалилась набок под глубокий и искренний мужской смех. Мы упали на кровать, и Гектор ни за что не желал меня выпускать, сколько бы я ни брыкалась.
– Тебе не кажется, что это немного не к месту? – проворчала я, изображая недовольство.
– Молчи уже.
Соулрайд накрыл мои губы своей большой ладонью с длинными пальцами. Его рыжеватые ресницы были очень близко к моим. Мужчина вздохнул и поцеловал меня в нос.
– Давай полежим… хоть минутку.
– Ладно, – шепотом согласилась я.
– Сара, Сара… вот здесь, на этой кровати ты засыпала, думая обо мне?.. Трудно представить это. Трудно поверить.
– Так все и было. Включала музыку и грустила. Мечтала о недостижимом.
– Если бы я только знал… если бы я мог предположить это.
– Сейчас это уже неважно.
– Я мог бы забрать тебя отсюда гораздо раньше. Тебе не пришлось бы терпеть отчима. Как я хочу встретиться с ним…
– А я вот не хочу. И знаешь, все сложилось, как сложилось. Разве не ты сам говорил мне об этом? Каждому достается то, что достается. Плохое или хорошее – некому задавать вопрос «за что?». Я уже не хочу, чтобы было иначе. Меня все устраивает.
– Иди ко мне.
Мы крепко прижались друг к другу, забыв обо всем, и лежали так, пока снаружи на послышался шелест половицы. В полной тишине он был особенно заметен. Вероятно, Гвен ходила неподалеку и прислушивалась к тому, что происходит в моей комнате.
– Благословения на брак нам не получить. Твоя мать меня недолюбливает.
– Очевидно, да.
– За что?
– Забыл? Они дружат с Хартингтонами.
– Но я лично никому из них ничего не сделал.
– Я думаю, они просто завидуют. Ведь тебя любят все, а их – никто.
Мы помолчали, понимая, что хотим сказать друг другу гораздо больше, чем произносим вслух, и это неизбежно при реальном общении. Слабый человеческий язык, не релевантный спектру людских эмоций и чувств.
– Сара, – каким-то болезненным тоном позвал Гектор, прижимаясь губами к моей щеке. Наши взгляды в тот момент не пересекались.
– Что? – тихо отозвалась я, а внутри все замерло. Я уже знала это тон – Соулрайд употребляет его, когда хочет сообщить что-то важное или же неприятное.
– Люблю тебя.
Сухо и коротко. Кроме того – боязливо. И это он-то! Он! Любимец, знаменитость! Когда в последний раз говорил такие веские, такие тяжелые слова? Кому? Забыл, наверное, как это делается.
Перед глазами у меня вспыхнуло, отдало в уши, в затылок… Вот, как оно бывает. Самые искренние слова в нашей жизни звучат в самые неподходящие моменты. В этом великая тайна и великая истина. В этом вся простота существования.
Вместо ответа я
