какой-то другой женщине, а главное, что Сайвер не собирается останавливаться… Она в ужасе отпихнула его и изо всех сил выкрикнула:
– Отец!!!
Маерс мгновенно открыл глаза. Опешив на долю секунды, он потянул на себя одеяло и тут же встал, фокусируя внимание на застывшей в его постели дочери. Придя в себя, он схватил её за руку и потащил в гостиную, по дороге зацепив свободной рукой халат.
– Как ты посмела явиться ко мне? – сквозь зубы процедил профессор, поспешно одеваясь.
– Дверь была не заперта, и я…
– Где-то я это уже слышал, – прервал её Сайвер. – Что ты творишь, дура? Убирайся отсюда! Мне и без тебя грехов хватит на три жизни.
– Прекрати, пожалуйста, – с трудом выговорила Леонора.
Она отдышалась, выразительно посмотрела на отца и обольстительно улыбнулась:
– Ты так хорошо целу…
В ту же секунду взбешенный Маерс отвесил дочери звонкую оплеуху. Отпечаток его ладони пунцово вспыхнул на белой коже.
– Да как ты посмел? Совсем рехнулся?! – заорала непривычная к подобному обращению Леонора. – Как ты мог ударить меня?! Правду говорят, что ты тиран и садист! Ты всё рушишь вокруг себя, ты… Я в полицию на тебя заявлю за избиение!
Сайвер презрительно посмотрел на беснующуюся дочь:
– Валяй! – он извлёк из кармана халата мобильник и бросил в сторону Леоноры.
Девушка начала рыдать и театрально трясти губами.
– Возьмите себя в руки, мисс Маерс, – грозно приказал он. – Мне надоел этот бездарный спектакль! Ты не понимаешь, что твой поступок – это моральное дно?! Я спал!
Но Лео его не слушала:
– Ты и мать мою так же бил, и поэтому она умерла?
Сайвер задержал дыхание и замахнулся на неё во второй раз, но не ударил.
– Не смей! Слышишь? – он схватил девушку за плечи и встряхнул. – Никогда больше не заикайся об этом, иначе я тебя придушу! – профессор с силой оттолкнул дочь, припечатав её к стене.
– Отец! – в ужасе взвизгнула Леонора, поняв, что довела его до белого каления.
Маерс сделал пару шагов в её сторону и прошипел ей в лицо:
– Убирайся вон, – после чего снова отшвырнул её к двери. – Я вырастил больное, развратное чудовище.
– Не из родни, а в родню!
– Чтобы я больше не видел тебя рядом с моей спальней. Поняла? Извращенка! Пойдёшь жить как все – в женский кампус.
Он вытолкал плачущую дочь вон и захлопнул дверь. Ему понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Столь сильные эмоциональные встряски не случались в его жизни так давно, что он почти забыл, как это бывает. Какое-то время он постоял, облокотившись на кресло и выравнивая дыхание. Как он мог такое допустить? Что и в какой момент он упустил в воспитании дочери, раз она позволила себе такое?
– Край света, а не дочь, – Маерс резко смёл с каминной полки стоявшие на ней безделушки. – Целовать собственного ребёнка – гадость какая! Когда она кокетничала со мной, я думал, что маленькая мерзавка учится быть женщиной. Как непростительно поздно мы понимаем свои ошибки!
Сайвер ругал себя за незапертые двери, что поленился надеть пижаму, что так и не нашёл ей мать, что вовремя не заметил отклонений, что вместо стилиста ей надо было посещать психолога. Этих «что» и «надо было» витало в его мыслях бесконечное множество.
– Только теперь мне ясно, насколько я был неправ, потакая её бесконечным капризам. Ей ещё в детстве следовало всыпать по первое число. Тоже мне, взяла манеру отваживать от меня женщин… Она думала, я не замечаю её гнусных пакостей, а я же просто давал ей свободу и не хотел подавлять!
Холодной и расчётливой Лео претило открыто выражать эмоции, особенно на людях. Обычно она вела себя сдержанно и высокомерно. Маерсу иногда казалось, что, увидев восставшего из ада Люцифера, девушка любезно поинтересуется: «Как дела?» – и пойдёт дальше. Эту манеру поведения она превосходно скопировала с живого образца – собственного отца, который лишь в последние годы снял маску полного безразличия и отчуждённости.
Но если дело касалось личной жизни Сайвера, Леонора вспыхивала, как сухая солома. Однажды, например, она нашла у отца спрятанную в ящике стола бархатную коробочку прямоугольной формы. Естественно, любопытство побудило девочку открыть футляр, и она обнаружила в нём изысканный браслет из двух переплетённых серебряных змеек. Лео решила, что это подарок ей на пятнадцатилетие, и когда отец пришёл вечером с занятий, попросила подарить ей украшение прямо сейчас, раз уж она рассекретила его сюрприз.
Отказ был воспринят ею как личное оскорбление, а к ущемлённому самолюбию тут же примешались догадки – кстати, абсолютно верные, – и ревность. Дочь закатила знатную истерику: она выкрикивала какие-то бессвязные слова, круша всё, что попадалось под руку. Итогом того вечера стали разгром кабинета и гостиной, множество царапин от разбитых фужеров и неделя, которую Леонора провела в санатории, восстанавливаясь после нервного срыва. В тот раз Сайвер специально не останавливал дочь, наблюдая, как далеко она способна зайти, но сегодняшний инцидент не лез ни в какие ворота…
Маерс, как любой здоровый мужчина с естественными потребностями, иногда приглашал в дом женщин, пока Лео была маленькой. После таких визитов Леонора допытывалась, когда же отец подарит ей братика или сестрёнку, но девочка ни при каких условиях не желала видеть в доме «маму». Естественно, перспектива воспитывать двоих детей в одиночку абсолютно не прельщала Сайвера, поэтому вопрос «о братике» быстро отпал. С тех пор, как Лео исполнилась семь, любую женщину, переступавшую порог апартаментов Маерсов, ждал настоящий террор.
По мере того, как дочь подрастала, проблемы в личной жизни декана Артиса только усугублялись. Со временем начались скандалы, которые дочь закатывала ему каждый раз, когда он не ночевал дома или сильно задерживался у Маффи. Последним шагом Лео стал коварный план по увольнению ассистентки Маффи – француженки Анни, – спровоцированный тем, что дочь углядела симпатию отца к этой даме.
Конечно, такое поведение не могло не заставить профессора вспомнить о родной матери своего ребёнка. На протяжении многих лет он долгими монотонными вечерами размышлял и анализировал: что могло бы получиться из их отношений с мисс Миховски, не будь он столь упёртым. Вывод, к которому он приходил, раз от разу был одинаков – ничего.
– Между нами пропасть. Кто бы что ни говорил, двадцать три года разницы – это очень много, – рассуждал Маерс. – Совместная жизнь – это то, что можно сказать друг другу после секса. А что мне могла поведать Миховски?.. Пересказать параграф из учебника? Или обсудить наряд мисс Милз? Если уж менять жизнь, поворачивая устаревший агрегат с накатанной колеи,
