терпимое. Более мудрое.
Увидев, как много автомобилей подпирает основание музея, я заволновалась еще больше. Пока Гектор пытался припарковаться в этом металлическом месиве, мы не сказали друг другу ни слова. Мы знали, что хорошо выглядим, особенно в паре. Сегодня был не тот случай, когда можно заявиться в общественное место в военных ботинках, растянутой пижаме и бейсболке «Nevada is my love».
– Видишь, – произнес Гектор, осматриваясь, едва мы хлопнули дверцами его машины, – я же говорил.
Приехали мы вовремя, однако людей вокруг уже было столько, словно мы прибыли не в музей, а на Гранж Пул Драйв в разгар гонки. Я всего пару раз бывала в этой части Уотербери, но здание музея, похожее на древний античный храм с высокими колоннами, врезался в мою память. Теперь оно возвышалось прямо надо мною, белоснежной горой в густеющих летних сумерках, плоть которых пронизывала разве что редкая летучая мышь.
– Держись, доченька, – ухмыльнулся Соулрайд и подставил мне локоть.
Я ухватилась за него, и вместе мы принялись бороздить непокорные людские волны, чтобы войти внутрь, попутно улыбаясь кому-нибудь, кивая, перекидываясь парой слов. Многие взгляды обратились в нашу сторону, но я уже настолько к этому привыкла, что не искала в них скрытого смысла. Гектор, конечно, знал гораздо больше прибывших, чем я – он здоровался практически со всеми, заставляя меня чувствовать себя не в своей тарелке.
Ажиотаж царил под стать моему первому посещению стадиона. Люди были оживлены и слегка экзальтированы происходящим, но теперь я понимала их поведение и разделяла его. Все это вновь походило на некий диковинный ритуал, который должен был изжить себя, перейдя в цивилизованное общество, но вместо того, чтобы стать преданием, превратился в гипертрофированный праздник поклонения.
«Людям нужен идол», – вспомнила я слова рыжеволосого мужчины, что шел рядом со мной и акулоподобно улыбался всем, кого видел, ведь для него все находятся на одинаковом уровне, и все в равной степени заслуживают взгляда знаменитости. Разве это не одна из причин, по которой он вообще обратил на меня внимание?.. Если да, то это, пожалуй, и грустно.
– Это он, – сообщил Соулрайд, повышая голос, дабы побороть шум человеческой многоножки, и кивнул головой в сторону.
В просторном зале с высоким потолком, подпираемом мощными белыми колоннами, прямо над крошечной сценой с одиноким микрофоном, висел огромный плакат с черно-белой фотографией мужчины лет пятидесяти. Он был практически седым, лишь изредка по-прежнему пробивались темные пряди; гладко выбритым, симпатичным. Квадратный подбородок был жизнерадостно приподнят, а взгляд чем-то напоминал мне отцовский, каким он был еще до того, как Гвен ушла от нас, и отец начал пить.
– Дарт Хауэлл? – переспросила я, вскинув брови.
– Да. Представляла его иначе?
– Как и тебя в свое время.
– Идем. Найдем кого-нибудь из наших, пока все не началось. Это важно.
Да, подумала я, Дарт – такая же святыня для жителей Уотербери, как и Гранж Пул Драйв, им основанный. Хотя ведь это причина и следствие, не иначе. Людям обязательно нужен идол. В Солт-Лейк-Сити я не обращала на это такого внимания, либо поводов не было. Здесь немного другие люди. Но мне нравится их коллективная натура. Она ни к чему не безразлична. Она способна испытывать сильную, всеобъемлющую страсть, которая заглатывает и пожирает, как водоворот, даже приезжих вроде меня, не привыкших любить хоть что-то в этом мире с такой глубиной и самоотдачей.
– А что с ним случилось? Как он умер?
– Дарт? Тридцать три года назад в этот самый день он трагически погиб в автокатастрофе в Сан-Франциско. Жестокая ирония. Он был гениальным пилотом.
Я промолчала и вновь посмотрела на портрет виновника собрания. Окружающее торжество приобрело совсем иные очертания, несмотря на то, что черно-белые глаза Хауэлла улыбались всем присутствующим. Погиб в этот же день. Так вот, значит, как. Все это затянувшаяся на десятилетия панихида, которая повторяется каждые 3 года. Мне стало не по себе, и тут же бросилось в глаза, что многие одеты в темную одежду, как и я сама. Вечер памяти. Ну, могла бы и догадаться.
– А вот и наши, смотри.
Наконец-то я хоть кого-то узнала. Тревор и Саймон, стоящие почти у сцены, отчаянно махали нам, держа в руках по изящному бокалу шампанского.
– Привет, ребята, – мы приблизились и обнялись с ними, будто не виделись вечность. – Давно тут?
– Минут десять. Каждые три года здесь все больше людей. Это удивительно, – сказал Саймон и пригубил пузырящейся жидкости.
– В этот раз здесь я. И наверняка еще много таких, как я.
– Таких, как ты, Фрай, много не бывает, – подмигнул Тревор, – ты у Гранж Пул Драйв на особом счету, ты же знаешь это.
– А где остальные? – спросил Гектор, тщетно осматриваясь.
– Безнадежно потеряны в толпе людей.
– Попрошу минуточку внимания…
На сцену поднялся невысокий и плотно сбитый мужчина, которого я не видела прежде, неуверенно коснулся микрофона, и все сразу как-то стихли, словно волна схлынула с побережья и умерла где-то на дне безутешного и молчаливого океана.
– Я крайне рад снова видеть в стенах этого музея так много присутствующих в этот важный для всех нас день. Ровно тридцать три года назад ушел из жизни профессиональный гонщик Формулы-1, сильный и мудрый человек, который подарил нам такое чудо как Гранж Пул Драйв – Дарт Хауэлл. Для Уотербери это не просто имя. Я хочу поблагодарить всех присутствующих, я знаю, что сегодня здесь есть и новички, и потому хочу коротко поведать вам об этом замечательном человеке, фотографию которого вы видите за моей спиной…
Пока мужчина, забыв представиться (наверное, все и так его знали), озвучивал биографию Дарта, я заметила неподалеку Хартингтонов и Гинзли в полном составе. Но, как ни странно, это не испортило мне настроения. Именно в тот момент ничто не могло мне его испортить, ибо я ощущала себя значимой частью целого, молчаливо скорбящего об оставившем мир герое.
Затем на сцену стали подниматься родственники Дарта, старые гонщики, знавшие его, и просто те, кто хотел бы высказаться. Все они были столь искренними и в то же время потерянными, словно Дарт умер лишь неделю назад, и все еще трудно поверить в то, что это случилось. Их речи растрогали меня.
– Прошло столько лет, а горе по-прежнему живо в наших душах, – сиплым голосом рассказывал один пожилой мужчина, бывший пилот. – Я хорошо знал Дарта, и знаете, что я могу сказать?.. Когда я прихожу на Гранж Пул Драйв, уже сейчас, в новом тысячелетии, когда я вижу, как многие в Нью-Хейвен всем сердцем любят Формулу-1, как они болеют за таких прекрасных гонщиков, как Гектор, – он нашел взглядом Соулрайда, и они кивнули друг другу, – или Тревор, – ритуал повторился, – или Генри, Билл, Чак… Вижу, как эти ребята счастливы, найдя свое место в жизни,
