— Какой же ты молодец, Громик, что успел это сделать. А то бы мы вовек от ментов не отбрехались.
Парень усмехнулся и подпер голову рукой, облокотившись на руль:
— Я знаю.
Девушка секунду постояла в замешательстве, не зная, как подступиться. Потом тряхнула распущенными волосами и улыбнулась со всей нежностью, на которую была способна.
— Отдай его мне, милый! — попросила она, заглядывая ему в глаза. — Я знаю, что с ним дальше делать.
— Я тоже, — отрезал Громов, насмешливо смотря ей в лицо. — Я тоже это прекрасно знаю.
— Верни мне его! — Голос Эльвиры приобрел требовательные нотки.
— А чего ради? — вдруг зло прищурился Громов. — С какой стати мне тебе его отдавать? Вы подставили меня. Если бы я не догадался обо всем вовремя, меня ждали только два пути — либо с пробитой башкою на обочине, либо в наручниках на нарах. Оба, как ты понимаешь, меня не устраивают.
— Громов… — попыталась возразить актриса, бледнея.
— Не надо снова пытаться запудрить мне мозги! — холодно произнес парень, выпрямляясь. — Я не такой наивный дурачок, как тебе это представляется. И мне не нравится, когда меня используют, слышишь!
Волынская задергалась, не зная, как заставить этого изменившегося в одночасье человека вернуть драгоценную вещицу.
— Но… — неуверенно начала она. — Он ведь не твой. Тебе разве не говорили, что красть нехорошо?
— Так и не твой тоже! — парировал Виктор. — А я его, между прочим, и не крал. Я его нашел. И спас. От многих. В том числе и от ментов, которые бы очень обрадовались, найдя его в тайнике под коляской! Не кажется ли тебе, красотка, что я заслужил некоторое вознаграждение?
Эльвира навострила ушки и выпятила грудь, чувственно поблескивая глазками:
— И что же ты хочешь? Может, мы сможем договориться, и я сумею компенсировать тебе все неудобства…
— Ты действительно думаешь, что стоишь так дорого? — иронически поинтересовался Громов. — Нет, девочка. Так не пойдет. Я с удовольствием бы воспользовался твоими ласками, но только как дополнением к кругленькой сумме в твердой валюте.
— Сколько ты хочешь? — метая молнии, воскликнула она. Громов в своей язвительности и неприступности был невыносим.
— Много. У тебя таких денег нет.
— Сколько? — упрямо повторила брюнетка.
Громов перекинул правую ногу через бак и стал ботинками на асфальт, привалившись к мотоциклу пятой точкой. Скрестил руки на груди.
— Двести пятьдесят тысяч, — спокойно изрек он. — Европейских рублей.
— Что? — задохнулась Эльвира.
— По-твоему, за невосстановимые материалы фильма это слишком высокая цена?
Девушка довольно быстро взяла себя в руки и даже попыталась торговаться:
— По-моему, за услуги курьера это многовато.
Виктор рассмеялся:
— За тайный вывоз краденого — в самый раз. Дело рисковое.
— Послушай, Громов…
— Нет, это ты меня послушай! — Терпению парня наступил конец. — Не надо делать вида, что флешку вы сперли для того, чтобы долгими зимними вечерами просматривать недоделанный фильм в тесном семейном кругу! За нее можно получить неплохие бабки — некоторые люди наверняка готовы сильно раскошелиться, только чтобы вернуть ее обратно. Я полагаю, что речь будет идти о как минимум шести нулях после единицы, а потому мои скромные двадцать пять процентов должны всех устроить!
Девушка тяжело задышала, все больше понимая, что малой кровью от Громова не отделаться. Оглянувшись, словно загнанный зверь, она процедила сквозь зубы:
— Это же бешеные бабки!
— Не такие уж и бешеные. Всего двести пятьдесят кусков. Хорошая квартирка в Москве, приличный байк — и их уже нет.
Брюнетка опустила голову, мучительно размышляя, прикрыла лицо рукой.
— Я не вправе принимать такие решения, — тихо сказала она.
— Естественно, — не моргнув глазом ответил парень, снова усаживаясь на мотоцикл верхом. — У тебя есть телефон. Звони твоим хозяевам и договаривайся.
— И что я скажу? — со слезами в голосе спросила она.
— Твои проблемы. — Громов был непреклонен. — Я в тебя верю. Деньги должны быть сегодня же в полночь на старой ферме сразу за поворотом на Уварово. Запомнила? Все и сразу, сотенными купюрами. Иначе я со спокойной совестью спасу российский кинематограф, вернув ему частичку искусства, похищенную бессовестными злодеями! Я понятно излагаю?
Девушка кивнула.
— Отлично! — похвалил ее байкер и, вытащив из коляски спортивную сумку с вещами Эльвиры, поставил ее на асфальт рядом с колесом мотоцикла. Брюнетка смотрела на него расширившимися глазами.
— Что ты делаешь?
— Тебе разве не нужны свои вещи? — удивился Громов, собираясь заводить мотор.
— Ты что, хочешь меня здесь бросить? — завопила Волынская, не веря в подобную наглость со стороны Громова. — Не делай этого, слышишь!
— Было бы по крайней мере странно, если бы мы продолжили путешествовать дальше вдвоем. Это все равно что после развода спать в одной постели, ты не находишь? — Виктор деловито прокачал сцепление. — К тому же девочка ты взрослая, умная. Связь у тебя есть. Деньги тоже имеются. Хотя с таким талантом, как у тебя, можно было бы обойтись без всего этого.
Глухо зарокотал двигатель, плюясь через глушитель перегаром. Виктор газанул пару раз, а потом оглядел ошеломленно опустившую руки Волынскую с головы до пяток.
— Здорово выглядишь! — прокричал он ей. — Да, кстати, передай своим мордоворотам, чтобы не вздумали фокусничать! Одна попытка меня кинуть, и можете прощаться с накопителем — я успею его привести в полную негодность!
Обдав девушку синеватым терпким выхлопом, байкер укатил вперед. Набежавший следом ветерок растрепал ее волосы, крутнулся вокруг пару раз, словно оценивая, и, не найдя для себя ничего интересного, так же умчался вдаль. Эльвира осталась одна.
Ничем не примечательная серебристая «десятка» резала галогеновыми фарами темноту, поглощая километр за километром.
— Где он сказал? — уточнил Анатолий Львович, крепко сжимая руль накачанными в залах руками. Сидевший рядом длинный мужик потер свой крючковатый нос и отозвался:
— Сразу за Уваровским поворотом. Отсюда если смотреть — перед ним, значит.
— Далеко еще?
— Не-а. Пара минут осталась. Можно уже не так быстро, а то проскочим.
Рылонин молча скривился: не хватало еще, чтобы эти двое недоумков, которые не смогли даже изъять флешку из тайника, стали его поучать, как вести машину. Бандиты, осознавая свою вину, вели себя на редкость тихо и воспитанно. Толстяк развалился на заднем сиденье и в разговор не встревал. Ему хватило учиненного шефом разноса.
