крутились по кругу. Время замерло. Из размышлений его вырвал уверенный стук в дверь.
– Меня нет, – по-детски пошутил Маерс.
Дверь медленно отворилась, и будто из другой реальности на пороге появилась Надин Миховски – почти такая же: с горящим взглядом и взъерошенными волосами. Сайвер сохранял спокойствие и выглядел невозмутимым.
– Здравствуй!
– Мисс Миховски, какой сюрприз… – скривившись, в своей манере поприветствовал Маерс бывшую ученицу. – Или как мне вас теперь называть?
– Уже неважно, – закрывая за собой тяжелую дверь, произнесла женщина. – Пусть будет «мисс Миховски».
– Очень жаль, – сухо заметил Маерс, – что до сих пор мисс…
– Много лет назад ты мог это исправить, – саркастично поддела его Надин.
– Опять я во всём виноват, – убрав упавшую на лицо прядь волос, констатировал Сайвер. – А был повод жениться, приглашать шафера и нанимать аниматоров-ангелочков?
– Уймись. Я не за тем пришла, чтобы выслушивать твои издёвки. Я хочу видеть свою дочь, – без обиняков заявила Надин.
– Это всё, чего вы хотите, мисс Миховски?
– Пока – да, – ответила та, игнорируя его ухмылку.
– Не поздновато ли у вас проснулся материнский инстинкт?
– Ты многого не знаешь, – она положила ладони на стол и заглянула Маерсу в глаза. – Так ты позволишь?
– Моя дочь, – он сделала акцент на слове «моя», – взрослая женщина. Я не вправе решать за неё.
Тягаться с профессором в выдержке и умении вести споры было бесполезно, но Миховски не собиралась сдаваться.
– Ты ничуть не изменился, Сайвер – всё такой же жестокий. Бог тебе судья. Мог бы хоть для приличия встретить меня более радушно.
– Недавно Литтелтон упрекнул меня в негостеприимности, явившись в четыре утра, теперь вы… Мне спеть гимн и расстелить ковровую дорожку?
– Хватит ёрничать! Где она?
– Прекратите ваше бездарное выступление, мисс. Её нет.
– Ничего, подожду. Не привыкать.
– Убирайся отсюда, Миховски! – всё-таки не сдержался Сайвер. – Тебе здесь не рады. Я, по крайней мере, точно. Думаешь, всё так просто – явиться спустя восемнадцать лет и требовать встречи с твоей дочерью? Так легко? Видимо, твои мозги окончательно усохли за эти годы. У тебя нет на неё прав, ты сама написала отказ и выбросила её, как котёнка! Ты не учила её ходить, ты не ждала с ней Зубную Фею, ты не делала ей эти дурацкие, вечно кривые хвостики…
Сайвер бил точно в цель, аргументов против его справедливых слов действительно не находилось. Она сжалась, словно мимоза, которой коснулись руками, весь боевой запал в мгновенье ока исчез, и Маерс тут же почувствовал слабину:
– Как ты вообще смеешь произносить: «Моя дочь»?! С чего ты решила, что моя девочка – это именно тот ребёнок, которого ты бросила зимой под забором?
– Сайвер, не надо… дай…
– Что не надо? Не строй из себя невинную овечку! Ты сама во всём виновата. Я видел твой отказ, когда оформлял опеку. Ты сама её отдала!
– Как ты смеешь меня обвинять? – взвилась Миховски. – Ты, Хитроу, Маффи, Миллиртон, Тьер… Вы не дали мне выбора! Вы вышвырнули меня без денег, документов и билетов на самолёт. Да ещё и повесили на меня психологическое давление, приведшее к попытке самоубийства этой невротички – Ильзе Шваре! Что молчишь? Вы боялись утечки информации или того, что ваш обожаемый склизкий Миллиртон пострадает! Будешь отрицать?
– Я к этому не причастен, можешь быть уверена.
– Ой, ли.
Маерс с каменным выражением лица стойко выслушал отповедь. Ему тоже было неясно, почему на Надин повесили многие происшествия колледжа, но в то время у него не было желания решать проблемы студентки не своего факультета.
– Ладно, я совершила ошибку, назвавшись чужим именем, влюбилась в тебя, как дура, но неужели ты не подозревал, что, трахая молодую девушку, могут быть последствия?
– Я несколько раз напрямую спрашивал тебя об этом. Ты отвечала «нет»! Я тебя за язык не тянул.
Справедливости ради замечу: я всегда был с тобой честен и никогда ничего не обещал!
– Тебе и всем остальным просто было на меня наплевать! Много лет расплачиваюсь за свои поступки и ваши козни. Признаю, я зря соврала тебе, сказав, что не беременна, но винить в произошедшем меня одну – не позволю!
– За эти годы мой номер телефона не изменился, ты могла утрудить себя и позвонить. Ты была назойливой не там, где следовало бы…. Не всем мужчинам, Миховски, нравится секс ради секса. Да, я спал с тобой, но ты сама себя предлагала!
– Знаешь, что…
– Мы отвлеклись, – пресёк возражения профессор. – Допустим, у тебя не было денег и возможностей дать дочери приличное существование, но ты ни разу за эти годы не поинтересовалась, как она… Это дикость! Что изменилось сейчас? – он почти зашипел. – Узнала, что она выходит замуж за влиятельного человека и решила подсуетиться?
– Нет!!! – на весь класс выкрикнула Надин. – Я вообще не знала, что она у тебя! На, читай! – она ткнула в лицо Маерсу пожелтевший конверт, который много лет назад нашла у себя в почтовом ящике. Уже находясь в России и не имея возможности вернуться в Англию, Надя закидывала письмами Красный крест, органы опеки, она писала Маффи, Хитроу… И однажды ей пришёл ответ:
Дорогая мисс Миховски!
Получил ваше очередное письмо по поводу слухов о подброшенном ребёнке. Сам я к этой истории не причастен, но, расспросив коллег, с уверенностью сообщаю, что найденного младенца отдали на усыновление. Не волнуйтесь. Ребёнок обрёл семью, по закону имя родителей не разглашается.
Надеюсь никогда не увидеть вас в окрестностях нашего колледжа, иначе я заявлю на вас в полицию и напишу очередную жалобу в миграционную службу.
С наилучшими пожеланиями,
директор Ник Хитроу
Сайвер брезгливо отбросил в сторону старое письмо и, с сожалением взглянув на Надин, спросил:
– И ты поверила этой писанине?
– В каком смысле?
– Ты поверила в то, что накалякано в этом идиотском письме? Ты в своём уме?
– Не понимаю, к чему…
– Миховски, я был о тебе более высокого мнения, – Маерс отрицательно покачал головой, отказываясь верить в происходящее.
– Что в нём не так? – дрогнувшим голосом спросила Надин.
– Директор так трясся за свою задницу, что в жизни бы не написал на тебя жалобу. Максимум, на что он способен, – это угрозы.
– Кто-то же донёс в миграционную службу! Когда меня депортировали, то трясли перед глазами каким-то пасквилем.
– Надин, повторюсь: я ничего об этом не знаю. Меня волнует другой вопрос: как ты могла поверить, что я отдал своего ребёнка чужим людям? Ты в своём уме? Почему ты не искала меня? Почему ты осаждала мой кабинет по любому поводу, но резко забыла сюда дорогу, когда это действительно понадобилось?
