твоей маленькой подружки. – Он прислонился к решетке и заговорил тише: – Хватит дергаться, иначе это не прекратится.
Я показала в окошко удостоверение личности и прошла через металлодетектор. Было ощущение, что я оказалась в дурном сне, который начался в вечер торжественного открытия, и до сих пор не могла проснуться. Тюремный охранник провел меня в комнату для свиданий. Желудок скрутило узлом. Внутри стоял резкий запах застарелого пота и еды из торгового автомата.
Ронан уже ждал меня.
На онемевших ногах я подошла к столу и села напротив него. Он выглядел красивым, как и всегда, но казался каким-то другим. Может, причиной тому служил оранжевый комбинезон окружной тюрьмы или тот факт, что мы находились в окружении вооруженных офицеров и заключенных, только Ронан меньше походил на себя. Он сидел прямо передо мной, но, казалось, находился очень далеко.
– Привет, – проговорила я, в горле у меня пересохло.
Ронан поднял голову, и при виде меня выражение его лица смягчилось. А потом он вновь словно закрылся. И резко отвернулся.
– Как Фрэнки? – спросил он. – Мне отказываются говорить об этом.
– Не очень хорошо, но жить будет.
Я потянулась к Ронану, и охранник тут же рявкнул мне:
– Не прикасаться.
Я резко отпрянула, чувствуя себя маленькой и беспомощной.
– Как ты?
– Я в порядке, – проговорил Ронан и положил руки на стол между нами. Лязгнули наручники, и звук этот показался мне каким-то неестественно громким. В глаза тут же бросились синяки на костяшках его пальцев.
– Что произошло? – тихо спросила я.
Ронан понял, что я имела в виду. И принялся одной рукой потирать пальцы другой.
– Это не важно. – Он наклонился ко мне через стол. – Послушай…
– Не важно? Конечно же, это важно. – Я недоверчиво уставилась на него, не обращая внимания на кольнувшее меня сомнение. – Мы все еще можем бороться. Пойти в суд. Только скажи мне…
Но он уже качал головой.
– Шайло, послушай. У нас мало времени. – Он кивнул в сторону охранников, расхаживавших по комнате для посетителей. – Что бы ни случилось, я о тебе позабочусь.
– Что это значит?
– Деньги Нельсона. У меня еще много осталось. Почти все. Теперь они твои. Восстанови магазин. Или прибереги для трудных времен, или… все, что тебе нужно.
Я скрестила руки на груди, ощущая, как внутри поселилось что-то холодное.
– Звучит как прощание.
– Так и есть.
– Нет! – Я хлопнула ладонью по столу и ощутила на себе взгляд охранника. Я понизила голос до шепота: – Если ты этого не делал…
Я замолчала, снова расслышав в своем голосе сомнение. Я не могла отвести взгляда от покрытых синяками костяшек пальцев, а в голове то и дело эхом звучали слова, сказанные им той ночью.
«Я собираюсь все исправить».
«Нет! Я должна ему верить. Доверять и двигаться дальше».
– Правда на твоей стороне, – проговорила я.
Лицо его было мрачным. Он уже смирился.
– Правда и справедливость – не всегда одно и то же.
– Значит, вот в чем дело? А как же мы?
– Нас больше нет, Шайло, – произнес Ронан; слова били по мне, будто удары молота. – Что бы ни случилось, меня не будет рядом долгое время. Тебе нужно двигаться дальше.
– Что? Двигаться дальше? Нет…
– Это чертовски унизительно, – прошипел он. – Невыносимо, что ты видишь меня таким. Я не могу с этим смириться, Шайло. Если мне придется терпеть подобное десять лет… А тебе доведется с этим жить… Металлодетекторы и звонки за счет абонента, двухчасовые поездки ради тридцати минут разговора… – Он серьезно покачал головой. – Я не поступлю так с тобой. Не могу.
– Ты не можешь просто… меня бросить, – неверяще проговорила я. – Не можешь…
– Я должен, – хрипло произнес Ронан. – Для твоей безопасности. Они не успокоятся. Будут изводить тебя. Я сделал лишь хуже. Они полезли к тебе из-за меня.
– Нет, Ронан…
– Обещай мне, Шайло. Что станешь жить своей жизнью. Не дожидаясь меня.
– Нет, я не буду это обещать. Не могу.
– Так надо. – Он с трудом сглотнул. – Я отпускаю тебя, Шайло. И ты тоже должна меня отпустить.
Я потрясенно уставилась на него, сердце сжималось от боли.
– Нет. Нет! Я не позволю тебе этого. Я не буду…
Прямо на моих глазах с лица Ронана исчезли все теплые чувства. Оно стало ледяным. Каменным. Во взгляде теперь сквозило безразличие, а в тоне голоса не слышалось ничего человеческого.
– Я это сделал. Я избил Фрэнки. Я хотел убить его за то, что он разгромил твой магазин.
Я внезапно ощутила исходящие от него волны опасности и откинулась назад.
– Ты лжешь.
– Я признаю вину и соглашусь на сделку.
– Нет. Ты не можешь. Своими словами ты просто пытаешься меня оттолкнуть. Но это не сработает.
Будто бы привлекая мое внимание, он потер ушибленные костяшки пальцев.
– Я не сумел защитить свою мать, Шайло. Но могу уберечь тебя. – Он вздернул подбородок, от безжизненного тона его голоса по спине пробежали мурашки. – Фрэнки тебя больше не побеспокоит.
– Ронан…
Позади него остановился охранник.
– Время вышло, Венц.
– Нет, подождите, – выпалила я, внутри поднималась паника.
«Это не может так закончиться. Невозможно…»
– Время вышло, Шайло, – хрипло проговорил Ронан; сквозь трещины в его броне просачивались эмоции, которые он так пытался скрыть. – Это конец пути.
Он быстро отвернулся и позволил увести себя от меня.
Я сидела, потрясенная, неспособная двигаться. В груди поселилось нечто тяжелое и болезненное. Я с трудом представляла себе годы жизни без Ронана.
– Нет… – тихо прошептала я, но слово затерялось в приглушенных разговорах посетителей окружной тюрьмы, постепенно превращаясь в ничто.
* * *
На следующий день я сидела в зале Высшего суда Санта-Круз между Биби и Марианн Грир, арендующей квартиру в жилом комплексе Ронана. И когда парень признал себя виновным, в знак поддержки они сжали мне руки. Сказанные судьей слова еще несколько месяцев заставляли меня просыпаться посреди ночи в холодном поту.
– Ронан Август Венц, за преступное деяние, коим является умышленное причинение физического вреда, повлекшее за собой тяжкие телесные повреждения, вы приговариваетесь к десяти годам лишения свободы в федеральной тюрьме «Сан-Квентин».
Все оказалось так просто. И закончилось очень быстро. Одним ударом молотка судья отнял у Ронана десять лет жизни и разрушил мою. Я не успела все это даже осознать, а охранник уже вывел парня наружу.
Ронан оглянулся на меня, и на долю секунды суровая маска, что он надел на себя в тюрьме, дала трещину. Его глаза выдавали все. В их дымчатой глубине таилась боль.
Они прощались.
Я
