Феликс принес немного снега и положил старику на голову, хотя и понимал, что это бесполезно. Его нужно было бы раздеть, но Феликс знал, что у старика есть при себе деньги, и не хотел его выдавать. Раздеть Костаке предложил Стэникэ.
— Надо снять с него одежду, пусть ему легче дышится. Мы обязаны сделать все, что можем.
И он бросился стаскивать платье с дядюшки Костаке. Но тот издал страшное мычание, похожее на рев, которое всех напугало, и еще крепче ухватился руками за живот.
— Как будто у него желудок болит! — заметил Стэникэ, внимательно глядя на старика. («Здесь что-то кроется!» — подумал он.)
— Смотрите в оба, — приказала Аглае. — Чтобы и иголка из дому не пропала. Ночью здесь будем спать, чтобы чего-нибудь не случилось.
Вскоре приехал Паскалопол с врачом и Отилией.
— Чего ему здесь нужно! — прошептала выведенная из себя Аглае дочерям.
Доктор подошел к больному и прежде всего приложил ухо к груди старика, потом разделся, попросил таз и приказал снять платье с больного. Старик выражал протест бурными стонами, требуя знаками, чтобы все удалились. Паскалопол по-французски передал желание дядюшки Костаке, и врач попросил всех присутствующих ненадолго выйти в интересах успешного проведения операции. Стэникэ, внимательно выслушавший Паскалопола, оказался самым покладистым:
— Уходим, домнул профессор, почему же нет, ведь это в его интересах.
Аглае отступила, бросив замечание, которое произнесла достаточно громко, чтобы все услышали:
— Что это такое? Семья не может находиться в комнате больного!
Врач пустил больному кровь, сделал надрез на затылке и наложил повязку. После этой операции старик заметно оживился, однако оказалось, что парализованы та же самая рука и та же самая нога, но сильнее, чем раньше, а речь стала более путаной. Несмотря на это, дядюшка Костаке мог удовлетворительно изъясняться и двигаться.
— Он крепкий, — заметил доктор, — выкарабкается и сейчас.
Старик осмотрел комнату и, уверившись, что кроме врача и Паскалопола никого в ней нет, сказал:
— Паскалопол, хочу тебе передать деньги для моей де-девочки.
— Если ты считаешь нужным, — сказал тот с некоторым безразличием, чтобы не испугать старика, — давай их мне.
— По-помоги!
Старик попытался расстегнуть ремень, но не смог и взглядом попросил об этом помещика. Тот с помощью доктора осторожно раздел старика, внимательно наблюдавшего за ними, и нашел мешочек и потайной карман, откуда извлек сверток, перевязанный бечевкой. По просьбе старика он развязал этот пакет, в котором оказалось три пачки банкнотов. Старик выхватил их у него из рук.
— Домнул доктор, я ведь выздоровлю? — спросил он.
— При хорошем уходе —да.
Тогда старик не без колебаний взял только одну пачку, в которой было сто тысяч лей, ровно треть всех имевшихся при нем денег, и передал ее Паскалополу для «девочки». Другие он решил пока придержать и отдать потом. Так как ему трудно было приподняться на постели, он попросил помещика спрятать мешочек с монетами и два пакета с банкнотами под тюфяк, на котором он лежал. Когда Паскалопол все это выполнил, старик, который все время тревожно озирался, испуганно прошептал:
— Глаза, глаза!
И показал рукой на окно. Паскалопол и врач посмотрели туда, но ничего не увидели. Им только почудился скрип шагов по снегу.
— Никого нету, — успокоил Паскалопол дядюшку Костаке, — просто кто-то ходит по двору.
Наконец всем было разрешено войти, и родственники ввалились в комнату, как школьники в класс после перемены. Феликс и Отилия остались у порога. Помещик и доктор отозвали Отилию, закрылись на несколько минут в ее комнате и о чем-то говорили с ней, но о чем — Феликс даже не пытался угадать. Уходя, доктор опять подошел к старику и порекомендовал присутствующим внимательно относиться к больному.
— Что с ним, домнул доктор? Скажите откровенно!
— Он вне опасности и если будет обеспечен покой, то вновь оправится, но уже не так скоро, поскольку конечности слегка затронуты параличом.
Стэникэ изобразил восторг, которого остальные, однако, не разделили.
— Домнул доктор, вы наше провидение! Вы еще раз совершили чудо, возвратив нам нашего любимого дядюшку! Мы вечно будем вам признательны! («Чертов мошенник, — думал он про себя, — привез тебя этот проклятый грек, чтобы нарушить все мои планы».)
— У старика, — объяснял Паскалопол доктору, сидя в коляске, — алчные родственники, которые следят за каждым его шагом, боясь, как бы он не оставил состояние девушке, которую вы видели. Это его падчерица от второго брака.
— Очаровательная девушка, — похвалил Отилию доктор, — жалко ее.
— Я пытаюсь, — проговорил Паскалопол словно про себя, — оградить ее от зла, но так, чтобы ее не обидеть.
Сторожившая свора уже не веселилась, как в прошлый раз, и молча охраняла старика, не ложась спать. Наутро увидев, что старик довольно спокойно лежит в своей постели, Аглае решила не держать под присмотром весь дом, это было бы слишком утомительно. Оставив Аурику в столовой, ока взяла с собой Тити, Олимпию и Стэникэ и тщательно обыскала все комнаты.
— Чем ждать, когда кто-то другой вое растащит, уж лучше сами унесем наиболее ценные вещи.
Начался грабеж. Через парадную дверь (чтобы не заметил старик) вытаскивали стулья, картины, зеркала. Олимпия и Стэникэ, стараясь для себя, хватали и прятали мелкие вещи, подталкивая друг друга. Отилия видела, как Марина, Стэникэ, Тити, Олимпия, Аглае шествовали с вещами по снегу в глубине двора, и сердце ее переполняло возмущение. Ей захотелось открыть окно и закричать, но, испугавшись, не умер ли уж папа, она в одной рубашке, босиком бросилась в столовую. Костаке спал, мирно похрапывая. Тогда она вернулась в свою комнату, оделась, разбудила Феликса и подвела к окну.
— Посмотри, что здесь творится. Видишь?
Феликс тоже пришел в негодование, но Отилия посоветовала ему молчать.
— Это бесполезно. Если не станет папы, кому эти вещи будут нужны? Бедный папа не должен об этом знать, а то он разволнуется и умрет.
Замечание показалось Феликсу весьма разумным. Таким образом банда орудовала беспрепятственно, пока не устала, отложив второй налет на некоторое время. Аурика посягнула даже на рояль Отилии, но Олимпия, скорее из ревности, заявила, что это уж слишком и что всему есть предел. Рояль принадлежит Отилии, он остался ей от матери. '— Где это записано? Документ, что ли, есть? — огрызнулась Аурйка.
Стэникэ тактично вмешался: ' 3|
— Оставь, дорогая, позже обсудим и это. Рояль стоит около столовой и будет слышно, как его вытаскивают («Гнусная семейка», — подумал он про себя.)
Старик неподвижно лежал на спине, но слух его был напряжен. Ему казалось, что он улавливает подозрительные шумы, шепот, и когда Отилия подошла, к нему, спросил:
— Кто это разговаривает? Что это там скрипит все время в комнатах?
— Это ветер, папа.
— В моем доме не может быть ветра. Пойду посмотрю.
Он через силу попытался встать с постели. Отилия ласково остановила его и поклялась, что ничего там не происходит. Она открыла дверь в комнату, где был рояль, и другую дверь, в гостиную, теперь уже полупустую, и заверила старика, что не видит никаких перемен. Старик на некоторое время успокоился. Но вскоре к нему вновь вернулась подозрительность, и он спросил:
— Рояль на месте?
— Папа, ты знаешь, что рояль не летает!
— Есть воры, я тоже знаю!
— Нет, папа, рояль в комнате, там же, где всегда был.
— Поди и сыграй что-нибудь.
Отилия вышла и исполнила ту же пьесу Чайковского, которая на этот раз прозвучала зловеще. Теперь старик ей поверил.
— Папа, ты убедился, что рояль на месте? Откуда ты взял, что он куда-то делся?
— А глаза? — спросил дядюшка Костяке.
— Какие глаза?
— Глаза, которые смотрели на меня вчера вечером через окно!
Отилия подумала, что у старика небольшой бред, и ничего не ответила. После того как за целый день не произошло никаких ухудшений, после того, как сам Василиад осмотрел дядю Костаке, все вынуждены были признать поразительную жизнеспособность больного. Сторожить его стало еще скучнее. Старик ворочался и» своем диване, не желая его покидать, разве что ради кое-каких нужд (спускаться ему помогала Марина), к казался вполне довольным. Состояние возбуждении вновь вернулось к нему. Аглае созвала семейный совет и, горячо поддержанная Стэникэ, решила, чтобы за стариком наблюдали все по очереди. Стэникэ заявил, что никто не должен входить в комнату больного, чтобы не вызывать у него подозрений, а то он рассердится и составит завещание в пользу Отилии. Марина будет давать знать обо всем и сообщит, когда нужно. Но это не мешало самому Стэникэ постоянно являться к старику, спрашивать его о здоровье, рассказывать ему о больных, вставших со смертного одра, и нести разный вздор. Его только злило присутствие Отилии, которая ухаживала за дядей Костаке без всякого отвращения, что весьма удивляло Стэникэ. Отилию считали легкомысленной, но она показала себя преданной и терпеливой. Дядя Костаке с нескрываемой враждебностью смотрел на Стэникэ. При виде его он неподвижно застывал в постели и пристально следил за ним.
