— Прикажи мне, чтобы я для тебя пошел на какое-нибудь очень опасное дело, — сказал Феликс.
Отилия задумчиво ответила:
— Придет время, когда у тебя будет для этого повод. Их отношения становились все более и более пылкими.
Феликс, не скрываясь, искал общества Отилии, моляще глядел на нее и украдкой целовал. Девушка не отталкивала его, но придавала этим порывам дружескую чистоту, не допуская ничего лишнего. За столом Феликс не спускал с нее глаз, садился рядом и брал ее за руки, а она мягко выговаривала ему. Дядя Костаке однажды застал их целующимися, но промолчал. Он даже, казалось, был сконфужен своим промахом и, отвернувшись, быстро удалился. Он никогда не мешал им, не делал никаких намеков. Ласковое отношение Отилии окрыляло Феликса, приводило его в восторг, и юношу начала искушать коварная мысль. Если Отилия действительно его любит, она должна довериться ему и теперь же дать более основательные доказательства своей любви. Естественная для возраста Феликса чувственность боролась в нем с мистической любовью. Однажды ночью, раздираемый этими противоречиями, он долго лежал без сна. Наконец он встал, оделся, и хотя не думал делать ничего дурного, сердце его сильно билось, словно заранее признавая свою виновность. Власть, более могучая, чем воля, вывела его из комнаты и толкнула к двери Отилии. Как и в прошлый раз, он тихо постучал. Услышал, как девушка испуганно соскочила с кровати и пробежала по комнате. В приоткрытой двери появилась растрепанная голова Отилии.
— Что тебе, Феликс? — с упреком спросила девушка.
Феликс смутился и простодушно объявил:
— Люблю.... тебя!
— О господи, — охнула Отилия, — опять ты ведешь себя неразумно. Я же тебе сказала, чтобы ты больше не приходил.
И так как сердитый и в то же время пристыженный Феликс повесил голову, Отилия храбро вышла и обняла юношу за шею, глядя ему в глаза:
— Феликс, если ты меня действительно любишь, если хочешь, чтобы мы и потом были друзьями, не делай так больше. Верь мне, как я верю тебе. Не сомневайся, я тебя люблю.
И притянув к себе голову Феликса, она поцеловала его в губы. Потом быстро скрылась в своей комнате, захлопнула дверь и два раза повернула ключ в замочной скважине. С тех пор Феликс, благоговея перед Отилией, подавлял все свои нечистые помыслы (иногда не без некоторой досады и приступов ревности к Паскалополу) и довольствовался пожатием руки и невинным поцелуем в щеку около уха. Тем не менее однажды их застигли врасплох, и это было весьма неприятно. Отилия пришивала Феликсу пуговицу, и он, не удержавшись от соблазна, поцеловал ее, но тут в дверях появился вошедший без разрешения Стэникэ.
— Продолжайте, продолжайте, — сказал он покровительственно, как будто между Феликсом и Отилией существовали всем известные, признанные отношения.
Отилия бросила на Стэникэ гневный взгляд и готова была выгнать его вон за такую бесцеремонность.
Стэникэ прикинулся, что не заметил ее негодования, и медовым голосом продолжал:
— Молодость, что поделаешь! Когда я был влюблен в Олимпию, я целый день целовал ее куда попало. Мы никого не остерегались. Так что... не стесняйтесь.
Феликс направился к двери, и у него даже хватило духу учтиво произнести, словно в благодарность за пришитую пуговицу:
— Спасибо, домнишоара Отилия. Но Стэникэ удержал его:
— Постойте, дорогой, не уходите, я как раз хотел спросить вас кое о чем. Вы изучаете медицину. Вот вам интересный случай. Один мой клиент — это наши адвокатские дела — намерен опротестовать дарственную запись, сделанную его стариком дядей. Он заявляет, что старик не совсем в здравом уме. Конечно, мы можем найти врача, который его освидетельствует, но здесь нужна знаменитость, профессор университета, слово которого — закон... И с которым можно... Клиент заплатит. Но понимаете, старик не захочет, чтобы его освидетельствовали. Врач придет как будто случайно, в гости. Например, сюда. Здесь буду я, Отилия, Паскалопол, дядя Костаке и тот старик, которого я приведу под каким-нибудь предлогом, потом явится доктор. Никто ничего не заподозрит. Вот я и хотел вас спросить: с кем из профессоров-психиатров можно было бы... И как ему без риска предложить? Если попадется человек несговорчивый, он нам спутает все карты. Вы, кажется, знакомы с ассистентом? Не можете ли замолвить словечко?
Феликс в раздумье слушал Стэникэ. Он вспомнил о визите Василиада, о насильственном осмотре дяди Костаке. Дела Стэникэ казались ему подозрительными и нечистоплотными. А самое главное — зачем приходить с врачом именно сюда? Совершенно очевидно, что Стэникэ замышляет какую-то махинацию и ему нужен врач-сообщник. Феликс невольно подумал о дяде Костаке и представил себе, как университетский профессор опять станет исследовать его, расспрашивать, раздевать. На каком основании? Бедный дядя Костаке! Правда, он скуп и несколько бесцеремонен, но никому не причиняет зла и до смешного нормален и осторожен во всех своих поступках. Феликс поспешил разочаровать Стэникэ, сообщив ему о вошедшей в поговорку суровости университетского профессора. Это — ученый, не знающий ничего, кроме своего микроскопа, неспособный снизойти до подобной комбинации и, кроме того, богатый. Стэникэ нахмурился.
— Меня удивляет то, что вы говорите. Может быть, вы не знаете его как следует. В наше время за деньги придет кто угодно. Я соберу еще сведения.
— Эта комедия с врачами заставляет меня тревожиться, — заметила после ухода Стэникэ Отилия.— Паскалопол был прав. Я-то хорошо знаю, что они метят в меня.
— Кто метит в тебя? — спросил Феликс.
— Ну кто? Сам можешь догадаться! Зачем расстраивать папу? Я найду себе место под солнцем.
Феликс сделал движение, словно хотел защитить Отилию.
— Если бы ты меня послушался, если бы любил меня, ты через несколько месяцев, когда станешь совершеннолетним, уехал бы отсюда, жил один, работал и сделал бы хорошую карьеру.
— Значит, ты хочешь, чтобы я уехал и оставил тебя, — сказал совсем убитый Феликс.
Отилия с отчаянием стиснула руки:
— Ты меня не понял. Какой ты еще ребенок!.. Паскалопол, с интересом наблюдавший за маневрами
Стэникэ, решил наконец поговорить с дядей Костаке и однажды вечером пришел пораньше, захватив с собой множество пакетов со всякими деликатесами, и напросился на ужин. Ужин проходил как обычно. Однако за кофе Паскалопол взглядом попросил Отилию, с которой он, казалось, сговорился, и Феликса оставить его наедине со стариком. Феликс начинал понимать положение Отилии и был всецело предан ее интересам, поэтому, сообразив, о чем пойдет речь, не стал возражать и, притворившись, что очень занят, ушел. Он уже не смотрел на Паскалопола злыми глазами. Помещик сразу приступил к делу.
— Тебе прекрасно известно, Костаке, что я люблю домнишоару Отилию не меньше, чем ты, — сказал он. — Будь я десятью годами моложе, возможно, я женился бы на ней.
— Женись! — хрипло попросил старик.
— Нет, нет! — рассердился Паскалопол. — Не следует ее принуждать. Я не хочу делать ее несчастной. Если бы она когда-нибудь пожелала, я был бы готов положить к ее ногам все, что имею. Но она молода, пусть пользуется жизнью, делает то, что ей нравится. Впрочем, сейчас я собираюсь говорить с тобой вовсе не об этом. Ты столько раз говорил мне, что намерен ее удочерить. Так вот, Костаке, наступило время осуществить это. Отилия растет, скоро станет совершеннолетней, есть что-то двусмысленное в ее положении: она, девушка, живет в доме чужого мужчины. Ты здоров, проживешь дольше всех нас, но подумай, каково ей придется, если она останется одна. Конечно, я всегда в ее распоряжении, но она девушка гордая и не захочет обращаться к человеку, который ей безразличен. И кроме того, я постоянно слышу, как злословит о ней кукоана Аглае... Нет, нет, надо, чтоб ты это уладил. До сих пор ты был несколько беспечен, но время еще не потеряно.
Костаке слушал упреки Паскалопола, стыдливо опустив глаза в чашку, — кофе он уже выпил и теперь жевал гущу, доставая ее со дна пальцем.
— Что же ты об этом думаешь, Костаке? — добивался ответа Паскалопол.
Дядя Костаке осторожно огляделся по сторонам и прошептал в самое ухо помещика:
— А что скажет Аглае?
Господи боже! Ну какой ты! — мягко пожурил его Паскалопол. — Тебе-то что за дело до слов кукоаны Аглае? Она не имеет никакого права вмешиваться, это совершенно ее не касается. Отилия — дочь твоей жены, не так ли? Ты воспользовался ее деньгами без всякого письменного документа — это правда или нет? В таком случае ты должен возместить их. Да что ж тут говорить, ведь ты любишь Отилию!
— Я ее не оставлю, — уклончиво заявил Костаке.
— Я сам знаю, что не оставишь, но в таких делах всегда следует, чтобы документы были в полном порядке. Ты, конечно, можешь дать ей деньги, можешь завещать их...
