Но Ника не отвечает, и я понимаю, что она оставила телефон у себя в комнате. А когда возвращаюсь в приложение, вижу, что она сидит на моей кровати и водит рукой по постели.
Нихера не понимаю, мозг сейчас взорвется. Зачем она пришла в мою спальню в одном полотенце? И зачем ей моя подушка? Гладит ее, шепчет что-то, обнимает. Ложится на постель, и у меня руки трястись начинают как у больного Альцгеймером.
Если бы я лично не видел, как она залепляла жевательной резинкой глазки видеокамер, как доставала из сейфа деньги и как волокла из хранилища мешок, ни за что не поверил бы, что это она их взяла. Вот и сейчас вместо того, чтобы искать у меня в спальне то, что ее попросили, она… спит.
Она просто спит у меня в спальне, на моей постели в обнимку с моей подушкой. В одном, сука, полотенце. Это зрелище выбивает из меня весь воздух, делаю скрин экрана, забираю телефон и иду в душ.
Я обещал не трахаться, но сдохнуть от спермотоксикоза я не обещал никому. Завтра с утра проведу отложенные встречи, вечером на самолет, чтобы к ночи быть дома. И если застану Нику у себя в комнате, стану клятвопреступником быстрее, чем она успеет опомниться.
Глава 9
Меня будит плач Полинки. Сразу не могу сообразить, где я — огромная кровать, темная чужая комната, на мне кроме полотенца ничего нет. В руках подушка.
Вскакиваю как ошпаренная, я же в спальне Тимура! Уснула на его кровати, ужас какой!
Быстро разглаживаю после себя постель и бегу в детскую. Хватаю на руки свою девочку и зацеловываю заплаканное личико. Как же хорошо, что она проснулась и меня разбудила!
Если бы я проспала до утра и меня там нашла горничная или охрана, я бы от стыда сгорела на месте. А что бы сказал Тимур, мне даже думать не хочется.
Вижу, как наяву, его кривящиеся губы, ледяной взгляд и презрительное: «Обслуге не место в моей постели». Почему-то это представлять больнее всего.
Малышка засыпает, надеваю свою одежду и иду вниз. Беру телефон, чтобы поставить будильник, и вижу пропущенный звонок от Тимура. Первом порывом хочется набрать его номер, но я вовремя себя одергиваю. Два часа ночи не самое подходящее время для ночных звонков. Пускай думает, что я просто не слышала.
В постели ворочаюсь, но уснуть не могу. Похоже, все свои сны я оставила в спальне у Тимура. Беру в руки телефон — последние несколько дней я пробую понемногу вернуться к работе. Когда гуляю с малышкой, она может спать на воздухе и три, и четыре часа. Я сижу в беседке, и у меня полно свободного времени.
Это не мой дом, мне не нужно беспокоиться о том, что приготовить на ужин своей семье. Потому что семьи у меня тоже нет. А уборкой, закупкой продуктов и готовкой у Тимура занимается персонал.
Когда я еще была беременной, любила гулять на детской площадке. Приходила, садилась с телефоном на скамейку и работала. Там мамочки гуляли с маленькими детьми, дети играли в песочнице, а они обсуждали между собой все, что только можно. Начиная от детских болезней и заканчивая своими мужьями.
Иногда я вслушивалась в разговоры. У каждой из них была целая гора дел, которые надо было переделать: сходить за продуктами, приготовить ужин, погладить мужу рубашки.
Они жаловались друг другу, как им надоели эти повседневные заботы, а я со страшной силой им завидовала. Мне не было о ком заботиться, не было с кем ужинать, не было с кем по выходным ходить в кино, сплавив ребенка родителям. И родителей тоже не было.
Я мало что помню о своих родителях. Но уверена, мой отец спешил по вечерам домой к своей семье, к нам с мамой. Потому что мы его очень ждали, и когда он приходил, мама висла у него на шее, а я цеплялась за ногу. Он смеялся и так и шел дальше с мамой на шее и со мной на ноге.
Закрываю глаза и представляю себе, что Тим не миллионер Талеров, а обычный человек, который утром уходит на работу — офис, магазин, спортзал. Куда угодно, везде люди работают. Я жду его дома, и когда он возвращается вечером, бросаюсь на шею, мы долго целуемся, а потом я кормлю его ужином.
У меня получается готовить, даже Робби говорит, что я способная. И я бы всему научилась. Тим любил бы возвращаться домой, я бы все для этого делала.
Представляю, как мы сидим на кухне, он рассказывает мне как прошел день. Полинка уже большая, играет возле нас в куклы. А в люльке спит еще один малыш — сын, которого я ему обещала, и вместо которого родила Польку.
У нас была бы обычная нормальная семья, пускай без повара, горничных и садовника. Зато у меня был бы Тимур, а у него я, и это то, что не купишь ни за какие пачки долларов.
Ночную тишину тревожит пиликанье мессенджера, смотрю на экран — сообщение от Алекса.
«Привет, Ника! Извини, что поздно. Увидел, что ты в сети. Как дела?»
Быстро вытираю глаза и пишу ответ:
«Привет, Саша. Спасибо, у меня все хорошо».
Он спрашивает о дочке, наверное, Сонька сказала ему, что у меня родилась дочь. А потом вводит меня в ступор:
«Не хочешь вернуться?»
Сама себе задаю этот вопрос, но ответ на него я хорошо знаю. Я никуда не хочу, где нет моего ребенка. А Тимур мне ее никогда не отдаст. Он сказал, что делает Полинке загранпаспорт, но для выезда за границу надо разрешение отца, причем, нотариально заверенное. Я даже не знаю, имею ли я какое-то отношение к дочке по документам.
Мне не надо было возвращаться, Тимур не искал меня в Праге. А сейчас я даже не представляю, как от него можно сбежать. Без дочки пожалуйста, вряд ли он станет меня удерживать. Пишу Алексу:
«Пока нет. Извини, я иду спать. Спокойной ночи!»
И выключаю телефон.
* * *
Когда вернется Тимур, надо сказать, чтобы привез врача. Малышка днем капризничала, а вечером я снова еле ее уложила. Иду в душ, чтобы не бегать вниз. Правда, больше никаких полотенец и кроватей Талерова.
Беру с собой махровый халат, в нем будет удобно подремать в кресле. Если Полька не проснется, уйду к себе. Тимур должен прилететь завтра, а сегодня я могу еще позволить себе такую вольность.
Сквозь шум воды слышу детский плач, быстро смываю гель, выхожу из-за душевого ограждения и застываю как соляной столб. У двери в ванную стоит Тимур, уперевшись рукой в косяк.
Кажется, на мне вспыхивают даже капли. Прикрываю рукой, что можно прикрыть. Тимур смотрит, а я чувствую на себе его ладони, которые гладят, ласкают, сжимают. Наверное, на моем лице все написано, потому что он делает шаг вперед.
Отступаю, вжимаюсь спиной в холодный кафель. Этот взгляд действует на меня по-прежнему гипнотически, но я не должна поддаваться. Нельзя, чтобы он решил, будто я мечтаю вернуться в его постель. Я все помню, обслуге там не место.
— Тимур, — голос звучит сипло, и я прокашливаюсь — дай мне, пожалуйста, полотенце. Оно висит за тобой.
Смотрю ему прямо в глаза, как будто самое нормальное и правильное — стоять перед ним, когда из одежды только капли воды. Он на миг закрывает глаза — тоже, наверное, хочет избавиться от наваждения — и снимает с держателя полотенце.
Но тут снова плачет малышка, грудь тяжелеет, и Тим замирает с полотенцем в руках. Подходит ко мне, протягивает руку и снимает пальцем выступившую каплю молока.
От его прикосновения пронзает насквозь, пальцы ног поджимаются, в голове шумит. Тим сверлит меня взглядом, подносит палец к губам и слизывает белую каплю. Не сводит с меня глаз, темных, как самая непроглядная ночь, и говорит немного растерянно:
— Сладкое.
Выхватываю из его рук полотенце, заворачиваюсь и быстро выхожу из ванной.
* * *
С колотящимся сердцем прохожу в детскую. Перед глазами лицо Тимура — жадный взгляд, лихорадочные пятна на скулах, в глазах космос. Кадык дергается, когда он сглатывает, и меня тоже ведет.
Но я ни за что этого не покажу. Руки дрожат, но я стараюсь дышать ровно, не выдавая своего волнения. Беру халат, который оставила на кресле, надеваю, затягиваю пояс и подхожу к кроватке.
