Качаю Полинку, поправляю соску. Если она будет плакать дальше, возьму на руки, но девочка успокаивается и засыпает.
Все время чувствую на себе прожигающий взгляд Тимура и мысленно благодарю небо за то, что он не вернулся в тот вечер, когда я уснула в его спальне.
Скажу честно, я была уверена в том, что Тимур потребует секс за право быть рядом с дочерью. Не потому, что он меня хочет, а для того, чтобы указать мое место и ударить как можно больнее.
Я морально готовилась, и, если бы он поставил условие обслуживать его в постели, согласилась бы. Но только в качестве резиновой игрушки из секс-шопа, не более. Или из чего там их делают. Никаких эмоций, никаких чувств, просто терпеть. И я знаю, что у меня получилось бы.
Однако Тимур оказался лучше, чем я себе представляла, или я больше не привлекаю его как женщина. Меня это очень устраивает. Но сейчас он так явно горит желанием, что мне страшно.
Мое тело реагирует совсем не так, как я планировала. И если Тим это поймет, я сгорю от стыда прямо здесь, у него на глазах.
Поэтому делаю несколько глубоких вдохов, поправляю пояс на халате и разворачиваюсь к Тиму. Он стоит под стенкой, сложив руки на груди, и буравит меня взглядом. Очень надеюсь, что мой голос не будет дрожать, и говорю как можно спокойнее:
— Тимур, прости, пожалуйста, я ждала, что ты вернешься завтра. Полинка третью ночь очень плохо спит, и я принимала душ здесь, чтобы не оставлять ее надолго. Больше это не повторится. Но ты тоже не должен прикасаться ко мне. Я твой сотрудник, у нас в договоре не прописаны такого рода отношения.
Поднимаю голову и смотрю ему прямо в глаза. Хочется сбежать, но я будто прирастаю к полу. Тим закусывает губу с такой силой, что на ней проступает капля крови. Его грудь вздымается, как будто изнутри что-то рвется. Руки сжаты в кулаки, вены выступают на напряженных каменных мышцах.
— Что с ней? — выдавливает он наконец, и я мысленно выдыхаю. Вслух все так же спокойно отвечаю:
— Позвони завтра доктору, пускай она ее осмотрит. Температуры нет, мне кажется, у малышки что-то болит. Она плохо ест, и даже на улице просыпается.
— Хорошо, — кивает Тимур и отталкивается от стены. Идет к себе в комнату, но на пороге оборачивается.
— Ника… — он осекается, а потом продолжает сиплым голосом: — Ты можешь принимать душ там, где тебе удобно, и… Извини, что я не сдержался, я не должен был к тебе прикасаться. Ты абсолютно права, больше этого не повторится.
Дверь за ним закрывается, я падаю в кресло, будто из меня выжали все соки. Хочется спуститься вниз в кухню, сделать чай, но сил нет даже чтобы пошевелиться. Сворачиваюсь калачиком на кресле — если Полька не будет просыпаться, уйду к себе.
Хорошо, что здесь неудобно, меньше шансов уснуть и допустить, чтобы плач ребенка разбудил Тимура. Сегодня мне на карточку пришли деньги — это бухгалтерия перечислила аванс. Надо заглянуть в договор, я подписывала, даже не глядя на цифры. Прочла перечень своих обязанностей, а какой размер зарплаты, не глянула.
Мне кажется, там обсуждалась совсем другая сумма, гораздо меньшая. А может я что-то не так поняла, и это не аванс, а вся сумма? Но почему мне тогда ее платят наперед?
Я, конечно, проверю, но если так пойдет и дальше, то я смогу откладывать каждую выплату, чтобы рассчитаться с Тимом. Нужно каким-то образом связаться с риэлтором, чтобы оценить квартиру, которую мне оставила Сонька.
Мне очень хочется вернуть Тимуру деньги, я чувствую себя виноватой. Они мне не нужны, мне нужна моя дочь, и я ее у него заберу, не знаю как, но почему-то, не сомневаюсь. И почему-то мне от этого становится грустно.
Глава 10
Утром пришла детский врач, осмотрела Полинку. Успокоила, что это легкое ОРВИ, выписала капельки, детский сироп на случай, если поднимется температура, и только после ее ухода Тимур уехал в офис.
Из аптеки доставили лекарства, я придирчиво изучаю инструкцию — там все разрешено с первого месяца жизни ребенка. Даю Польке капельки, чищу носик, как показала докторша, на всякий случай меряю температуру, и мы идем гулять.
Температура нормальная, но я все равно очень переживаю. Не представляю, как это, когда дети болеют чем-то серьезным. А еще не представляю, что бы я делала, если бы мы были одни. Наверное, сошла бы с ума от переживаний. Тимур уже несколько раз спросил, как она себя ведет, как поела и как спит. Я отправила с момента его отъезда уже с десяток фото.
К вечеру Полька капризничает, все время ношу ее на руках, и наш режим переворачивается с ног на голову. Пока Тим задерживается, мы обе успеваем нареветься. В небе собираются тучи, от того ощущение будто воздух наэлектризован. Наконец, ребенок засыпает, и я хожу на цыпочках.
Во двор заезжает машина, смотрю из окна — машина незнакомая. С водительской стороны появляется Кристина, она держит в руках кожаную папку. Я уже знаю, что она вышла замуж, и ее муж — деловой партнер Тима. Но видеть ее все равно невыносимо.
И когда следом въезжает машина Тима, пальцы непроизвольно впиваются в подоконник. Кристина ждет Тимура, он кивает ей на дверь, а сам говорит по телефону. Они приехали вместе, вместе идут в дом, и кто сказал, что нельзя заниматься сексом с замужними женщинами? Особенно Тимуру, который имеет в виду условности.
По-хорошему бы уйти, но не решаюсь оставить ребенка даже с радионяней. В коридоре слышны голоса, которые отдаляются — они прошли в кабинет. Поначалу радуюсь, пока сама себя не одергиваю. Глупая идиотка! Какая мне разница, куда он водит своих девок, в кабинет или спальню?
Полинка спит. Прислушиваюсь к ее тихому дыханию — может, успею сбегать на кухню поесть? Путь лежит мимо кабинета, и я сама себе не признаюсь, что мне не дает покоя Кристина рядом с Тимуром.
Твержу себе, что мне нет дела до них обоих, сжимаю в руке приемник радионяни и иду по полутемному коридору.
Снаружи идет дождь, капли барабанят по стеклам, и погода в моей душе соответствует атмосферной. Прохожу кабинет, и как ни отворачиваюсь, полуоткрытая дверь сама лезет в глаза. Слышу голоса: сначала женский, Кристины — мне он кажется умоляющим. А затем Тимура — он говорит тихо, и как будто угрожающе.
А следующий звук я не перепутаю ни с чем — звук вжикающей «молнии» на джинсах. Короткий как выстрел и такой же опаляющий. Ненавижу себя, но не могу с собой справиться. Делаю шаг к кабинету и берусь за ручку двери.
Я ожидала это увидеть, но все равно задыхаюсь от нехватки воздуха. В груди болит, будто туда ударили кулаком. Мне нужно уйти, для меня важна только моя дочь, и мне нет никакого дела до того, что в полумраке кабинета белеет рубашка Тима. Она выбилась из расстегнутых брюк, а в области ширинки маячит светловолосая голова.
В другой руке у Тимура телефон, короткая вспышка освещает его руку, которой он придерживает голову Кристины, и я подавляю сдавленный всхлип, рвущийся из груди. Тим поднимает глаза, наши взгляды пересекаются, и я сломя голову бросаюсь прочь.
— Ника! — несется мне вслед, но я ничего не слышу и не вижу.
Бегу, не разбирая дороги, вылетаю на крыльцо — дождь стоит стеной. Но я чувствую себя такой грязной, что ступаю под струи как под душ. Мне кажется, так я хоть немного отмоюсь.
Холодно. Одежда намокает моментально. Бегу за дом, стараясь прикрыть рукой приемник радионяни. Прячусь в беседку, где обычно сижу, когда спит Полинка, и только тогда позволяю себе разреветься.
Дура, дура, Господи, ну почему я такая дура? Бросила ребенка, пошла подглядывать за Тимуром с его любовницей. Разве я не знала, что увижу? Ну пусть не эту сцену, так другую. Вряд ли мне понравилось бы, если бы я увидела, как он имеет ее сзади на столе.
Но почему-то именно от этой так больно. Тимур говорил, что я ничего не умею, и это правда, я так и не научилась. Ему надоела неумелая малолетка, зато Кристина наверняка умеет доставить мужчине удовольствие.
И пусть. Мне все равно, все равно, все равно… Но слезы текут и текут, и я прекрасно знаю, что не все равно, хоть сто раз это повтори. Дождь бьет по навесу, я рыдаю во весь голос, согнувшись на скамейке чуть ли не вдвое. Наверное, поэтому не замечаю, как вход в беседку загораживает широкоплечий силуэт.
