Хорошо, хоть с утра успел с ней поговорить. Полчаса придумывал повод, чтобы написать или позвонить, а она, умница, первая фотки мелочи прислала. У меня дыхание сбилось, так боялся натупить и написать херь какую-то. Но вроде пронесло, даже получилось поездку в Европу на Рождество пообещать. Все равно куда, я бы и сейчас полетел с ними.
Но Полька маленькая, к Рождеству подрастет, тогда и полетим. А сейчас я загружаю видео с облачного сервиса и смотрю, как Ника кружит по детской с Полькой на руках.
Во все глаза смотрю, а ведь я не знаю такую Нику. Нехотя признаю: за эти дни, что она живет в моем доме, я понял, что ее никакой не знаю. Оказывается, можно держать женщину в своей постели, трахать ее до отключки, включая собственную. И ничего о ней не знать.
Правильно, я уезжал в офис, возвращался, мы ужинали, трахались и спали. А утром снова трахались, и я снова уезжал в офис. Все. Как выяснилось, мой орган — это не тот прибор, который считывает мысли женщины. Даже если он периодически проникает ей в голову, пускай и не в области мозга, а ниже.
Я знал, что она очень чувственная и сексуальная. Любит сладкое. Не особо заморачивается насчет шмоток. Вообще не разбирается в марках машин. Умеет смеяться. Да, и разговаривать тоже. Дохера я узнал, что тут скажешь.
Теперь же я знаю, что она очень ласковая, но ко мне никогда сама не ластилась. А девочку мою безостановочно целует, на автомате. Значит, она просто не навязывалась? Или она между мной и словом «ласки» видит только одну связь — оральную?
У нее красивый голос и музыкальный слух, я слышал, как она поет колыбельные Польке. И эта задница малая слушает, открыв рот, а когда я петь пытался, она еще громче орала. Ну да, я, конечно, не Луччано Паваротти, но и не Моргенштерн же.
Ника все время шутит и смеется, она приветливая и не заносчивая — уступает дорогу даже садовнику. Я сам видел, как она с коляской на обочину съехала, когда тот свои инструменты тащил. Торчит на кухне у Робби и пытается ему помогать. И все это только когда меня нет дома.
Если я иду навстречу, она старается незаметно прошмыгнуть мимо. Когда я дома, я вижу ее только с девочкой на руках в детской или на улице. При этом она живет в самой стремной комнате, у меня прислуга живет намного комфортнее.
На экране Ника танцует, а я цепляюсь руками в волосы. Теперь я еще знаю, что она красиво двигается, я вообще большую часть о ней узнал только сейчас, когда просмотрел записи с IP-камер. Решил не мелочиться и вместо видеоняни поручил Илье установить в доме IP-камеры. Не везде, конечно, а там, где может быть Ника с Полинкой.
В ее комнате камер нет, я, конечно, извращенец, но не настолько. И в моем тренировочном зале их нет. А в мою спальню Илюха распорядился поставить зачем-то, говорит, монтажники перепутали и поставили вместо детской. Решили уже не переделывать, просто дополнительно установили еще и в детской.
И теперь я просматриваю записи и, кажется, сейчас сниму эти гребаные волосы вместе со скальпом. Мрачно пялюсь в экран и прихожу к выводу: чтобы лучше узнать женщину, надо по максимуму от нее отдалиться. А лучше вообще свалить в закат.
Походу, мне пора менять имя не на Тимура Большакова, а на Аристотеля. Можно на Платона или Эпикура. Сам не читал, но видел в библиотеке у Шерхана, тот точно читал, больно умный. Прочесть и мне, что ли? Хотя, меня вряд ли это спасет.
А потом дыхалку подпирает, когда Ника с дочкой в мою спальню идет. Подбираюсь как перед прыжком — неужели? Неужели все мои розовые сопли будут размазаны по моей же роже, и окажется, что Ника проникла в мой дом для того, для чего и в первый раз — втереться ко мне в доверие?
Она не запирает дверь детской, я дышу медленно, со свистом выпуская воздух из легких. Сквозь зубы. Воздух горячий, обжигающий, и я не понимаю, почему от меня до сих пор не идет пар. Она попеременно оглядывается на дверь, и мне хочется разбить телефон.
Ника что-то ищет, точно, прикрывается дочкой для вида. О камерах не знает, о них только мы с Илюхой знаем, он перед самым моим отъездом их установил.
Я ничего не держу в спальне, я ж не дебил. Там даже старых использованных презервативов не найти, мои горничные убирают достаточно качественно.
Ника садится на край кровати, качает ребенка и задумчиво смотрит по сторонам. Сидит совсем недолго и уходит, а я выдыхаю так, что легкие начинают гореть.
Зачем она приходила? Что ей нужно в моей спальне? Эти вопросы не дают покоя, жгут мозг, но я не хочу подвязывать охрану. Я сам разберусь. Делаю отмену всех встреч и на следующий день с утра вхожу в мобильное приложение для онлайн-видеонаблюдения.
* * *
Полдня просидел, не сводя глаз с экрана. А все для того, чтобы почувствовать себя днищем, потому что Ника даже наверх не поднималась. Все утро проторчала у Робби на кухне, а потом надела фартук — большой, Робби дважды его вокруг нее обернул, — и начала яблоки натирать.
Повар мой Полинку на руках таскал, песни ей пел, а Ника тесто замешивала. Я реально охреневал, когда смотрел. Разве так себя ведут, когда хотят подставить? Или кинуть? Она должна у меня в кабинете рыться, пусть я там тоже ничего важного не держу. А она пирог яблочный печет, мой любимый, я Робби часто прошу его испечь.
Потом берет Польку и на улицу идет с коляской гулять. Там только одна камера у нас, панорамная, видно весь двор, где Ника с малявкой каждый день гуляет.
В парк ее, что ли, вывозить? Я бы сдох от скуки, если бы по двору у себя круги с утра до вечера наматывал. А она наматывает, терпит, не жалуется. И кажется, даже удовольствие от прогулок получает.
Конечно, если ей от меня что-то нужно, тогда все логично, так мне более понятно. Но пирог… Пирог — это за гранью.
Тянет напиться, но я держусь. Наблюдаю, как она кормит дочку в беседке, как в дом возвращается, а когда они с Робби обниматься начинают, у меня, реально, подгорает. С кем угодно, только не со мной…
Мрачно смотрю на беспредел, который происходит в моем доме в мое отсутствие. Все ржут, радуются, колпаки на головы надели. При мне все такие правильные, деловые. «Здравствуйте, Тимур Демьянович! До свидания, Тимур Демьянович! Извините, Тимур Демьянович!» А здесь совсем другие, даже охрана.
Ника выносит в столовую пирог, и мне видно надпись: «Полинке 1 месяц». Круто! Они, оказывается, день рождения моей дочки отмечают. Весело им, и зачем я, идиот, обещал не материться?
Меня люто кроет, был бы дома, хоть бы в тренажерке оторвался. А теперь только и остается, что смотреть, как мой пирог в моем доме без меня жрут.
Парни шарики надули, на карнизы повесили. Если совсем честно, то вышло красиво. Настоящий праздник. Полька не плачет, хлопает глазками, улыбается. Понимаю, что соскучился по ней, надоело тут, к ним хочу. К обеим, потому что без Ники дом свой не представляю.
Удивляюсь, почему мне самому не пришло в голову отметить Полькин месяц. Это тоже день рождения, хоть и маленький. Могли втроем сходить куда-то погулять, как тогда в парке. Или даже дома вот так отпраздновать, как они. В конце концов, я ее отец, а не Робби.
Но Ника устроила вечеринку только когда я свалил из дома. Выходит, она меня боится? Смотрю на веселые лица охранников, повара, горничных, садовника. Их не боится, а меня боится. Я хотел, чтобы она меня возненавидела, но чтобы боялась… По ходу, мне есть чем гордиться.
Вечер все равно перегажен, потому остаюсь в отеле. Ужин заказываю в номер, но аппетита нет, жую, не чувствуя вкуса.
У меня дома гулянка завершается, и Ника несет Полинку в детскую. Купает, кормит, спать укладывает. Дочка не может успокоиться, и мне тоже неспокойно. Может, у нее что-то болит?
Наконец, малявка засыпает, и Ника идет в ванную. Выходит, обмотанная полотенцем, смотрит на дверь в мою комнату, а потом берется за ручку.
Нет. Не иди туда! Ловлю себя на том, что прошу ее вслух, а потом набираю ее номер. К черту, не хочу ничего знать, пускай она хоть лично мне пулю в лоб пустит.
