пачка накладок на глаза, как у нее. И смятый в комок мягкий пластик для лепки моделей.
Да! Это точно ее комната.
Окей… Присаживаюсь в кресло у стола. Жду. От предвкушения подбрасывает. Такой горячий головокружительный мандраж! Поиграешь со мной немножко, Мышка?
ЯНА
Дома я пользуюсь исключительно микроволновкой. Газовая плита под запретом. Но сейчас рядом, за барной стойкой, сидит Миша. Поэтому я смело включаю газ. И ставлю на него жаркое в маленьком казане, что заказал еще в обед папа.
— Девочки тебе телефон с лекциями передали.
Слышу стук телефона о поверхность стола.
— Телефон с лекциями? — озадаченно пытаюсь сообразить. — Устинова и Ким?
— Да.
— Ладно, спасибо им.
Как только на чужом телефоне что-то открыть или запустить, вот в чем вопрос. Попрошу кого-нибудь, в конце концов. Мишу того же, как поест.
Пробегаюсь пальцами по столу, забираю телефон в карман.
— Миша, — отворачиваюсь, смущенно покусывая губы. — А… Шагалов?
— Что — Шагалов? — недовольно.
— Не спрашивал про меня?
— Нет. А спросил бы, я не ответил.
Нет, значит. В груди становится пусто и неприятно.
«Звонил, наверное, а я недоступна. А про Мишу он же не знает…» — пытаюсь найти оправдание и успокоить это гадкое ощущение оборванности происходящего на середине и неизвестности.
— И вообще!.. — по тону чувствую: будет очередное «отпевание» моего поцелуя с Добби.
— Стоп. Спасибо за ответ. Мнений на этот счет я достаточно выслушала! — обрываю я его.
— Яныч, не гони. Не твой же коленкор.
— Миша, а давай я тебе подружек выбирать буду, м? А то мне ни одна не нравится.
— Так ты ни одной и не знаешь! — хмыкает он.
— Вот! — поднимаю я многозначительно палец в верх. — И ты знать не должен с кем я тусуюсь. Но если уж так вышло, что папа тебя ангажировал следить за мной, держи свое мнение при себе.
— Не следить, а защищать.
— Шагалов вроде как не угрожает.
— Да он тебя чуть на дороге не угробил! — возмущенно. — Про остальное вообще молчу.
— Ой, все! — неожиданно для себя бросаю фразочку Макса с его интонацией. — Сама разберусь с кем общаться.
Молчит.
— Чай поставить?
— Нет. Рубит что-то, устал. Поем и спать.
Сосредоточенно кладу ему в чашку жаркое, пытаясь не пронести мимо. Ставлю перед ним.
— Хлеб я сам, давай…
— Да нарезка там, Миш, — с досадой вздыхаю я. — Хотя, я и без глаз могу его хоть саблей пошинковать.
Но в самом начале моей слепоты, я пару раз прилично поранилась ножом. И все до сих пор паранойят.
— Оксана не звонила?
— Звонила, наверное. Только полковник мне телефон до сих пор не вернул.
— Не помирятся? На фоне твоей проблемы.
Мама ушла, когда я еще видела. Остаться с отцом был мой выбор. И одновременно — его отсутствие. Меня сразу же отправили в британскую школу. Папа категорически не выносит, когда до меня доходят какие-то их личные проблемы. Вот и на время развода, меня «удалили». Но по оговоркам, знаю, что было жестко.
Не помирятся, нет.
— Неа, — качаю головой. — Отец предателей не прощает.
— Ты тоже считаешь, что Оксана предатель?
Мама о Мише заботилась. Он ее уважает. Его родители из глубинки, и не очень благополучные. Я не видела их никогда. В четырнадцать отец забрал его к нам, под свое крыло, поставив маму перед фактом. Она сразу же приняла Мишу.
— Нет, я ее понимаю. Жизнь в военном городке под вечной охраной, без права на личную историю не предел мечтаний для красивой умной женщины. Но и его понимаю! Такая служба. Рядом должно быть послушное приложение, а не самостоятельная единица.
— А ты?
— А я-то что? Я уже взрослая. От папы мне не уйти. Я же все равно останусь его слабым звеном. Бывших дочерей не бывает. Да и не хочу я от него уходить. Поэтому, живем дальше! Все, слава богу, живы и кроме меня — здоровы.
— В школу то отпустил?
— Отпустит. Приятного аппетита. Ты у нас сегодня?
— Ага.
— Пойду я, книжку слушать.
Проходя мимо него, выставляю ладонь. Прикасается своей.
Здесь я знаю все до сантиметра и двигаюсь свободно. Все знают, что переставлять с места на место ничего нельзя.
Поднимаюсь по лестнице вверх, ступни тонут в густом ворсе мягкого ковролина.
Захожу в комнату. И что-то маленькой пчелкой вжикает на подсознании, словно несостыковка. Но слишком незначительно, чтобы я сконцентрировалась на этом.
Останавливаюсь, вспоминая куда положила пульт от плазмы.
Возле подушки, точно. Придерживаясь одной рукой за стену, поднимаю пульт. В голове рисуется комната. Ловлю себя на том, что стала забывать цвета. Картинка, увы, сереет и выцветает. А иногда цвета меняются или принимают в моем воображении какой-то неестественный вид, и я долго вспоминая, какого цвета был предмет.
Прорисовываю в деталях комнату, для профилактики памяти.
Вот здесь моя шашка должна быть.
Снимаю ее со стены.
Занималась с семи лет. А потом… Все. Отец запретил. Хоть она и не заточена, но папа боится, что при фланкеровке я могу ударить лезвием себе по лицу, шее или кисти. И травмироваться. Почти килограмм стали все-таки.
Шашка ощущается в руках приятной тяжестью и знакомой формой. Перехватываю за рукоять, балансируя.
Я делаю это иногда, когда отца нет дома. Чтобы не потерять навык.
Отхожу на середину комнаты.
Размахивая шашкой прокручиваю ее вокруг кисти. Рисую восьмерку и запускаю шашку по кругу, перехватывая за спиной левой рукой. Рисую пируэт левой, делая шаг вперед.
Скрип…
Застываю.
Я знаю этот звук. Так звучит мое кресло, если сидя на нем откатиться назад. А если оно пустое — то не скрипит. И тут же возвращается та самая пчелка, что прожужжала на входе в комнату. Потому что дверь я оставляла открытой, а сейчас она была закрыта.
Медленно вращая кистью шашку между собой и отъехавшим креслом, слушаю оглушающее биение своего сердца.
Здесь кто-то есть. Теперь я очень явно чувствую присутствие. Мое громкое дыхание мешает мне слушать.
— Миша! — рявкаю я, вытягивая вперед шашку.
Ощущаю, как все приходит в движение. Меня обдувает порывом воздуха. С рычанием рублю шашкой наотмашь перед собой.
Но мою руку жестко блокируют в запястье и локте.
— Тихо, не ори! — шепот в ухо.
Ноздри ловят знакомый запах. Руки исчезают. От шока шашка вываливается из моей вспотевшей кисти, с грохотом падая на ковер.
— Ян?! — с лестницы.
Как это может быть?! Стою как истукан.
— Яна? — заходит Миша. — Ты чего кричала?
— Аа… — сглатываю ком в горле. — Я это…
Господи, неужели Добби?! Как он это сделал?! Чокнутый придурок!
— Шашка упала… Неудачно… Напугалась я, — несу какую-то несуразную
