Во время следующего раунда - ровно такого, как хотелось Ольге - капризное тело так и шепчет мне с сердцем в унисон: "Ничего, конечно, только... это ведь не Апраксина. Ощущения совсем не те - но ладно уж, давай...". Я ещё пытаюсь как-то сопротивляться - когда мы заканчиваем, спрашиваю:
- Ты завтра вечером где?
Ольга улыбается:
- Ночую у тебя... если ты не против. Если вы с дочкой не против...
А вот дочкиного-то мнения я ещё и не спрашивал.
На следующий день, когда мы ужинаем вместе у нас дома, я осторожно подготавливаю Эву:
- Доченька, ты не против, если Ольга у нас останется?
- Конечно, не против, - легко соглашается малышка. - Уже темно. Там дядьки страшные по улицам ходят - у-у! Оля, оставайся. Если боишься - можешь у меня ночевать.
- А у папы твоего можно? - улыбается Ольга.
- Если папа разрешит. А тебе что - очень страшно, да? Ничего! Папа тебе скажет, что привидений не существует. Есть только Каспер - доброе привидение. Но я его пока не видела.
Мы проводим ещё одну приятную ночь - и я засыпаю в объятиях дорогой коллеги с чётким пониманием того, что всё это, конечно, приносит удовольствие, просто как-то... неправильно. Словно я пытаюсь обмануть себя: жру огурец вместо шоколада и отчаянно пытаюсь себя убедить, что это шоколад; но все рецепторы сопротивляются, не желают соглашаться с обманом.
Отгоняя эти мысли и до последнего игнорируя сигналы обманутого в ожиданиях тела, я утром варю кофе себе и любовнице, которая, заигрывая, обнимает меня сзади; я поворачиваюсь, отвечаю на поцелуй - когда мы слышим гневное:
- Ты же не мама – ну так и отойди тогда от папы!
Эва тоже встала неожиданно рано и, топоча босиком поухне, исполнена праведного возмущения. Я примиряюще говорю:
- Эвочка, но тебя-то я целую, когда говорю "с добрым утром", - да, солнышко?
- Да! Потому что мы - семья!
- Ты же вчера сказала, что Ольга может остаться, - напоминаю я.
- Просто проночевать, потому что ночью страшно выходить на улицу! Оставаться - не значит целоваться!
- Ладно, хватит рассуждений, садись с нами завтракать, - приглашаю я, накладывая дочери её любимой кашки. - Пока нужно поесть, а потом поговорим обо всём, да?
Эвелина с хитрой улыбкой примостилась рядом с Ольгой и, словно охотясь, пристально смотрит на её руку, лежащую на столе, - здесь что-то не так. Я внимательно осматриваю дочку - и замечаю, что она прячет в кулачке какую-то игрушку.
Нет, это не игрушка... это маленькая железная вилочка.
Десертная.
Эвелина шагнула дальше, истребляя недругов: сообразила выбрать более удобное маленькой ручке оружие, чтобы я не заметил.
Я, поколебавшись мгновение, решаю ничего пока не предпринимать; но сажусь рядом с дочерью, контролируя каждое её движение, пока кулачок, сжимающий вилочку, терпеливо опускается на колени.
- Раз ты не мама и сейчас не темно - может быть, уйдёшь? - с наигранным дружелюбием предлагает Эва.
- Сейчас перекушу и пойду, - соглашается Ольга. - Спасибо, что позволила переночевать у вас дома, Эвелиночка. Я это очень ценю. Я действительно не мама... и не могу занять её место, ты права.
- У Кокоса тоже нет мамы, - зачем-то сообщает Эва, не сводя с моей любовницы пристального взгляда.
- Знаешь, Эва, так бывает, к сожалению. И нередко. У меня вот, например, не было папы. А тебе повезло.
- А как же ты без папы?! – в неподдельном ужасе вскричала дочь.
- С трудом, - хмыкнула Ольга. - Но я держалась.
- За кого? - полюбопытствовала Эва.
- Ну... за друзей, за сестру. И ты можешь точно так же: папа, брат у тебя есть, и они замечательные. И друзья наверняка хорошие. Есть на кого опереться.
Эвелинина рука с вилочкой так и осталась лежать на коленях.... я исподтишка проследил за своей хулиганкой: она незаметно положила "оружие" на место - и больше я никогда не видел в руках у дочери подобных предметов. Пусть судьба её не пожалела - но сама Эвелина твёрдо решила жалеть людей. Что заставило дочку сделать этот выбор - осталось для меня загадкой. Как осталось неразгаданным и то, почему её мать склонилась в другую сторону.
- Я люблю тебя больше всех на свете... Значит, ты не против, если иногда Ольга будет приходить к нам в гости? - спросил я у Эвелины тем вечером, зацеловывая любимую мордашку.
- Не против, - не задумываясь, отвечает малышка и вздыхает. – Раз даже папы у неё не было... пусть приходит, конечно. Но это ведь только до тех пор, пока мама не приедет, - да?
Глава 19. Даниил. Галлюцинации.
С дочкой нам пришлось повторно показаться специалистам: дело в том, что тоска по матери у Эвы достигла предела, невзирая на дружбу с Катей и даже с Ольгой. Я терялся в догадках: как так, ведь рекомендованная или, вернее сказать, "прописанная" докторами материнская фигура для девочки найдена, да даже и обожаемая Катерина появилась с некоторыми функциями старшей сестры, - откуда же взяться галлюцинациям? Однако расстройство прогрессировало: сперва дочка стала говорить, что видела маму "издалека", потом ближе; потом - она подбежала к маме, и (восторженно): "Мы поговорили, поиграли, представляешь! Мама сказала, что тоже ужасно соскучилась!".
Правда, врачи не обнаруживают у Эвы склонность к особо буйному фантазёрству; артистизм - да, какое-то незаурядное воображение - нет. Сама Эвелина злится, доказывает в слезах, что "ей не показалось". Мать мерещится ей уже букально везде. Что делать - ума не приложу, похоже, дочкина тоска неизбывна, как и моя; между тем, Эвелина настойчиво просит "пустить маму ночевать, как пускаешь Олю". Хорошо хоть, Ольга этого не слышит; она необыкновенно чуткий человек и прекрасно всё понимает. Сказала мне как-то:
- Мне не привыкать быть на вторых ролях в жизни мужчины. Ты её всю жизнь любил; нечего и надеяться, что что-то поменяется. Я не в претензии; твоей любовью и долготерпением можно лишь восхищаться.
- Оля, я же живу с тобой, - попробовал возразить я. - Я именно тебя выбрал - как и ты меня.
- Ну да, - чуть насмешливо кивает Ольга. - Как и твой предшественник, живёшь со мной... потому что по-настоящему любимой нет рядом. А у меня, видно, такая судьба, ничего не попишешь. Утешаюсь тем, что такие, как твоя Апраксина, уходят, не оглядываясь, и смотрят всегда либо вперёд, либо в зеркало - любуются собой. Я ей, конечно, не конкурентка; но в каком-то смысле и она мне тоже. Просто для тебя важнее любить, чем быть любимым, Даниил. Честно говоря, в первый раз встречаю такого человека.
Мне было обидно за Ольгу, обидно за хорошего человека, который всю свою молодость просидел на скамье запасных, и семьи, о которой она всегда мечтала, так и не получилось. Всего себя, всю свою любовь и внимание я мог предложить одной-единственной; и её не было нигде поблизости, - но я уже научился жить без неё, находя утешение в детях и любимой работе. Ольга тоже рада была поучаствовать в жизни моих детей; я видел, что ей интересен Лёва, а от Эвелинки она вообще без ума. В отличие от Апраксиной, Ольгу тяготил нереализованный материнский инстинкт; она была рождена стать матерью и мечтала об этом - но мечты так и не осуществились. Мне горько видеть, что постепенно мы с Эвелиной становимся её новой мечтой - и опять недостижимой, как та, первая; но сердце Эвы принадлежало той, которой оно никогда не было нужно , - как и моё. Малышка упорно повторяла фразу, которая не первый год после переезда в Штаты звучала внутри меня - но которую я постоянно со стыдом заглушал, а Эвелинка, как назло, вновь и вновь её озвучивала с детской непосредственностью и категоричной прямотой:
- Кроме мамы никто не нужен. Мама - это мама. С Олей можно, только пока мамы нет. Я бы хотела жить с мамой. С мамой!
- Доченька, - осторожно увещевал я, - ты же совсем не знаешь маму. А Олю уже знаешь; гляди, как вам с ней весело и приятно вместе. Надо этим дорожить!
