темно, когда я проснулась, но я разглядела светлую макушку в углу комнаты. Девочка сидела на маленьком стуле.
— София?
— Ага, это я.
Я ощущала слабость в теле и с трудом могла сфокусироваться.
— Ты почему сидишь в темноте?
— Сейчас моя очередь присматривать за тобой. Мы все дежурим по полчаса. Миссис Келлер сказала, что когда стемнеет, тебе станет лучше. Я собиралась почитать тебе, но не нашла свой фонарик.
— Тебе нравится читать?
— Да, это почти вся моя жизнь!
Мне нравился ее энтузиазм.
— Когда я поправлюсь, нужно будет вместе сходить в библиотеку и взять книжки, которые, как мне кажется, придутся тебе по душе.
— Было бы здорово.
— Так… — сказала я.
— Так… могу я теперь включить свет?
— Конечно.
— Она спрыгнула со стула и зажгла тусклый торшер в углу.
— Ты выглядишь намного лучше, чем днем, Эмми, — сказала она, осмотрев мое лицо. — Надеюсь, ты не против, если я буду называть тебя этим именем? Мне оно нравится.
— Оно очень милое, София, спасибо.
— Зови меня Софи, — она засмеялась. — Брендон называет меня «Сопи», потому что до сих пор не умеет выговаривать «эф».
— Забавно.
— Ага, — Она осмотрелась. — Ты голодна?
— Как волк.
— Тогда пойдем.
— Погоди, Софи. Ты не знаешь, каким образом мне можно сделать звонок?
— Ой, ну-у… наверное, лучше попросить миссис Келлер. Я просто никогда никому не звонила.
— А как долго ты здесь живешь?
— С двух лет, — ответила она мгновенно.
— Ох. — Я попыталась скрыть удивление. Отношения Софии и Келлеров выглядели не слишком душевными для тех, кто живет вместе семь лет. — Что случилось… когда… когда тебе было два?
— В каком смысле? — она подняла голову и улыбнулась.
— Почему ты попала сюда?
Она пожала плечами, достав до самых ушей, и хихикнула:
— Думаю, я никому не была нужна.
— Не может такого быть.
— А ты почему здесь? — ее взгляд сфокусировался на моей зашитой губе.
Ну и как я должна была объяснить это восьмилетнему ребенку?
— Ну-у, мы не выбираем родителей, Софи. И порой, единственное, что мы можем — это помнить, что некоторые их поступки связаны вовсе не с нами.
— Может и так, но если бы они меня любили, разве они бы уже не взяли меня обратно к себе?
— Может, они потерялись. Люди все время пропадают, особенно взрослые. Мой отец — тоже пропащий человек. Потому-то он так со мной и поступил. — Она казалась сбитой с толку. — Чаще всего люди, которые потеряли себя, уже не в состоянии найти дорогу обратно.
— Это очень грустно, Эмми.
— Да уж. Такова жизнь, дружочек.
Бедная София. Можно сказать, что она никогда не ощущала любви. Ни от ее родителей, ни во время жизни в большом желтом доме, в котором дети и подростки меняются как перчатки, и уж точно не от Келлеров с их «правилами». Они создавали иллюзию тепла своей домашней кухней и сшитыми вручную стегаными одеялами, но под фасадом скрывалась институциональная жесткость, как если бы они управляли приютом, где детей будут кормить и заботиться о них, но никогда не будут любить. Любовь — ключевой ингредиент для формирования характера, но она недоступна детям внутри этой системы.
Я последовала за Софией вниз по лестнице и в кухню, где трое мальчиков помогали миссис Келлер готовить печенье.
— Эмерсон, я очень рада, что тебе лучше, — сказала миссис Келлер, вытирая испачканные в муке руки о фартук. — София, почему бы тебе не показать Эмерсон, как нужно накрывать на стол?
— Миссис Келлер, прежде чем я это сделаю, скажите, можно ли мне взять телефон и позвонить другу?
Она подошла к раковине и начала мыть посуду. Повернувшись ко мне спиной, она сказала:
— Разве мы это уже не обсудили? Иди с Софией и накройте на стол.
Я сделала, как она велела, а затем съела курицу, пельмени и печенье за большим овальным столом вместе с остальными детьми. Мистер и миссис Келлер ели за отдельным столом поменьше. Дети много болтали, а вот взрослые молчали. Все, о чем я могла думать, это о Джексоне. Пока я набивала рот вкусной домашней едой, он, вероятно, ел хлопья в третий раз за день. Я боялась настаивать на том, чтобы позвонить ему, но еще больше боялась потерять с ним связь.
Среди ночи я прокралась на кухню, сняла телефон с зарядного устройства и вернулась в спальню. Я была единственным жильцом на третьем этаже, так что могла рассчитывать на уединение. Я набрала номер дома Джексона. Было два часа ночи, но он ответил после первого гудка.
— Алло? — сказал он.
— Привет.
— Эмерсон? Ты почему шепчешь?
— Сейчас два часа ночи, и Келлеры не хотят, чтобы я тебе названивала, — мой голос надломился.
— Почему?
— Ну, они очень строгие, — пояснила я.
— Они не могут быть хуже твоего отца.
— Нет, это другое. Они хорошие люди, но помешаны на правилах.
— А какие именно правила?
— Слушай, я постараюсь звонить каждую ночь, но сомневаюсь, что нам позволят увидеться, пока я здесь не приживусь и не заслужу их доверие.
— Но они хорошо с тобой обращаются?
— Да, я в полной безопасности. Тут живут здоровые, счастливые дети. А маленькая девочка — просто очаровашка.
— Хорошо.
— Что «хорошо»?
— Что с тобой все в порядке. Мне звонила Паула и сказала, что отвезла тебя в Нью-Клейтон.
— Зачем?
— Хотела объяснить мне, что она нашла тебе очень хороший дом и попросила меня соблюдать дистанцию.
— Соблюдать дистанцию?! — возмутилась я громким шепотом.
— Тише, Эм! Не лезь в неприятности только для того, чтобы позвонить мне.
— Что ты такое говоришь, Джекс?
— Да ничего, я просто хочу, чтобы ты была в безопасности. Тебя же могли отправить вообще к черту на куличики, к каким-нибудь засранцам. Могло быть и хуже, понимаешь?
— Прошли лишь сутки, а меня уже тошнит от людей, говорящих мне держаться подальше от неприятностей. Я ничего не сделала. Разговор с тобой не принесет никаких проблем. Это смешно. Я найду способ звонить тебе несмотря ни на что.
Последовала продолжительная тишина.
— Черт, как же я соскучился, — сказал он.
— Я тоже по тебе скучаю. Не волнуйся, я буду звонить тебе, и мы обязательно скоро увидимся.
— Я все думаю о нашем поцелуе…
— Правда?
— О том, какая ты сладкая, — Я резко выдохнула. Никто раньше не разговаривал со мной так. — О звуках, которые ты издавала, когда я целовал твою шею, — его голос был низким, напряженным.
— Джекс, чем ты занимаешься?
— Думаю о том, как сильно я хочу поцеловать тебя… и прикоснуться к тебе, — ответил он тихим голосом.
Сердце бешено колотилось.
— Ты засыпаешь.
— Не-а, ни капельки. Эм, ты трогаешь себя,
