— Папа, — послышался голос мисс Эсбергер, — позволь познакомить тебя с моим сослуживцем, это мистер Сейерман, он работает у Германна Глэнца закройщиком.
— Мне очень, очень приятно, мистер Сейерман, сделать наше знакомство. Вы зашли попробовать мой штрудель? Пожалуйста, прошу вас, угощайтесь! Возьмите кусочек.
— Премного благодарен, мистер Эсбергер.
Вилли внимательно всмотрелся в штрудель и выбрал самый большой кусок, тут же откусив от него большую часть. Род экстаза выразился на его лице.
— Это же прекрасно! — воскликнул Вилли. — Более чем…
Но рот его был так основательно занят, что дальше говорить он не мог.
— Возьмите еще, пожалуйста. Смотреть на то, как вы аппетитно едите, для меня истинное удовольствие.
— Спасибо, мистер Эсбергер, я возьму еще, у вас тут такие восхитительные вещи! Только кто-нибудь вроде меня, обожающего хорошо покушать, может оценить все это по достоинству.
— Я вижу, мой дорогой, — сказал мистер Эсбергер, глаза которого светились одобрением, — вижу, что вы, мой юный друг, как раз и есть такой человек, который способен оценить добрую еду, а мне на таких людей даже смотреть приятно.
— Иногда, — сказал Вилли, похлопав себя по намечающемуся животику и даже укоризненно посмотрев на него, — иногда мне хотелось бы иметь аппетит поменьше.
— Вот это да! — удивленно воскликнул мистер Эсбергер. — У молодого человека небольшой животик! Человек не должен иметь живот? Для чего же тогда Господь дал людям животы? Чтобы они держали их пустыми? Или что, они должны скрывать их и стыдиться? Ешьте больше, мистер Сейерман, и не позволяйте мне слышать ваши толки обо всем этом вздоре, а лучше разрешите предложить хороший кусочек жареной камбалы. А может, вам больше хочется карпа?
Отношение Вилли к мисс Эсбергер улучшалось прямо на глазах; и если другим молодым людям, уделявшим время от времени внимание Саре, очень быстро становилось с ней скучно, и они, видя, что тут им делать нечего, куда-то исчезали, то с Вилли все обстояло не так; Вилли с удовольствием провожал девушку домой и не жалел потратить вечер на заполнение своего живота яствами деликатесной лавочки ее уважаемого папаши. Это стало установившейся традицией, чтобы не сказать установившейся трапезой, что четыре или пять раз в неделю происходила в семействе Эсбергер с участием Вилли. А когда подошла еврейская пасха, Вилли проводил с папашей Эсбергер пасхальные трапезы и даже сопровождал его в синагогу, где весьма старательно подпевал ему, и все это в конце концов стало причиной того, что Вилли и Сара Эсбергер весьма сблизились. Один или даже два раза Вилли неумело пытался поцеловать ее, но она, увы, оттолкнула его, а он, к его чести, поступил наивежливейшим образом, то есть не настаивал на своих притязаниях. Когда Вилли не ел, он рассказывал Саре о своих планах, и это времяпрепровождение нравилось девушке больше всего, потому что она любила слушать его разговоры о деньгах, которые он собирается сделать, поскольку как-то так получалось, что эти его мечты о будущем включают в себя и ее. И вот, когда они были знакомы уже более месяца, папаша Эсбергер выбрал удобное время — его дочери в тот вечер по каким-то причинам не было дома — и решил поговорить с Вилли с глазу на глаз.
— Вот что, мой мальчик, — сказал он энергично, — ты знаешь, что я о тебе самого наилучшего мнения и что как отец я натурально имею право представлять сердечные интересы своей дочери. И вот к какому выводу я пришел, и, надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду, мой мальчик, я думаю, я стал бы счастливейшим из отцов, зная, что судьба моей дочери решена. У меня только одно дитя, и моя покойная супруга, упокой Бог ее душу, всегда говаривала, что все наше будущее — это наш ребенок…
— Мистер Эсбергер, — сказал Вилли, вставая из-за стола, уставленного остатками роскошнейшей трапезы, которую они имели случай вкушать, и начал торжественно вышагивать по комнате. — Дорогой мистер Эсбергер, нужно ли мне говорить вам о своих чувствах к Саре? Думаю, вы их знаете, так же, как и сама Сара. И ничто не сделало бы меня более счастливым, чем исполнение того, о чем я так хотел бы сказать вас сейчас, и что, надеюсь, вы выслушали бы с удовольствием. Но, увы, так случилось, что я не могу сейчас этого сказать, ибо весьма убедительные причины… И он театрально остановился, чтобы придать заключительным словам своей тяжелой речи эффектное звучание: — Я не уверен, что Сара… что она ответит на мои чувства.
— Но это вздор, мальчик мой, вздор!
— Мистер Эсбергер, вы человек мира и вы знаете, что между двумя людьми, которые любят друг друга, существуют определенные чувства — определенные, я бы сказал, выражения этих чувств, и вот я должен сказать, что Сара не дает мне понять, имеет ли она эти чувства…
— Сара застенчивая девушка, и она очень скромная девушка, возможно, даже слишком строгая девушка, поскольку мать-покойница всегда приучала ее к этому, но она девушка с чувствами, это я гарантирую… Человек с ней может быть счастлив, я даю тебе мое слово, мальчик мой.
— Мистер Эсбергер, вы, конечно, искренни со мной, но на чем же основано ваше слово, которое весьма, конечно, мною уважаемо, но на чем, на чем оно основано? Тут вашего слова недостаточно. Слова фактически здесь вообще ни при чем; любовь, мистер Эсбергер, она совсем не то, что может быть сказано словами.
— Вилли, сынок, я поговорю с Сарой, обещаю тебе. Я выясню этот вопрос.
— Да, спасибо… — сказал Вилли очень грустно, — но есть еще и другая проблема, даже важнее первой. У меня хорошая работа в фирме Германна Глэнца, я приношу домой двадцать долларов в неделю, и это неплохой заработок для человека моего возраста; но вы можете завести на эти деньги семью? Кроме того, я не хочу всю жизнь оставаться человеком заработка, человеком, получающим двадцать или пусть даже тридцать долларов в неделю, нет, я не хочу быть человеком заработка. Вот поэтому каждую неделю из этих двадцати долларов девять я прямиком помещаю в сберегательную кассу и набрал уже небольшую сумму. Но на одиннадцать долларов в неделю жениться, создать семью?..
— Может, тебе не надо откладывать так много, пока ты не встал на ноги?..
— Нет, мистер Эсбергер, как же я встану на ноги, если не буду откладывать? Я имею кое-какие виды, хочу завести небольшое портновское дело, мое собственное дело, но начать я смогу не раньше, чем накоплю еще четыреста долларов.
Мистер Эсбергер минуту помолчал, напустив на свое лицо некое недоуменное и одновременно размышляющее выражение, подчеркнутое поднятием бровей. Наконец он заговорил:
— Скажи мне, Вилли, чтобы я точно знал; значит, будь у тебя еще четыреста долларов и начни ты свой бизнес, ты уже сможешь жениться? Дело только в этих четырех сотнях долларов?
