— С маком... Ладно, — скользят в голосе нотки раздражения.
Ну какого ху... дожника?!. Обиделся.
— Стой! — хватаю его за руку у двери. Тяну к себе. — Не обижайся. Просто я словно впервые его вижу.
— Неделя прошла...
— Целая неделя, — прижимаюсь к нему, чмокаю в грудь над вырезом майки.
Приподнимает меня в воздух и целует. Я только безвольно болтаю ножками и цепляюсь за его плечи.
С неохотой ставит меня на пол и ещё раз легко целует перед уходом.
Ох, мамочки... Что ж так кроет-то от него?!
Достаю вещи из коробок и перекладываю в шкаф.
Сзади скрипит половица.
Вернулся?
— Что-то забыл?
Но это не Шолохов. На пороге комнаты стоит Юля с тарелкой, накрытой полотенцем с ручной вышивкой.
— А Ромы нет? — неуверенно.
— Нет, он ушёл в магазин, ему купить что-то срочно понадобилось.
— Я пирог с капустой принесла... Зоя Тихоновна сказала, что он любит. Сама испекла, — с гордостью.
— Молодец! А я не умею пироги печь. И вообще плохо готовлю, — продолжаю распаковывать одежду и складывать в стопочки.
— Что тогда вы едите? — ставит тарелку на стол, садится на стул напротив и наблюдает за мной.
— У меня замечательный мужчина, который отлично готовит, — вздыхаю с улыбкой.
— Когда-нибудь ему это надоест, — скользит в голосе грубость. — Мама говорит, что любовью сыт не будешь.
— Правильно мама говорит... Но думаю, что к тому времени, когда нас затянет бытовуха, я научусь. А может и не затянет. Шолохов непредсказуем...
— Вы давно вместе? — после долгой паузы.
Улавливаю ревность в её голосе.
— Нет. Недавно... Но он долго за мной ухаживал. Если это можно так назвать...
— Любите его?
Да, блин! Откуда я знаю?! Секс с ним охренительный. Но любовь ли это?..
— Мне сложно сказать... — увиливаю от ответа.
— Понятно... Я пойду. Мама ждёт.
— Пока...
Она вся сжимается перед уходом. Не устроил её мой ответ.
— Привет, мелкая! Как дела? — сталкивается с ней в дверях Рома.
— Лучше всех! — грубо.
— Чё это с ней? — смотрит на меня.
— Без понятия, — пожимаю плечами. — Пирог тебе принесла. Сама испекла.
— Пирог? — смотрит в окно на уходящую Юлю.
— Да. Подкармливают тебя тут, — бросаю всё и обнимаю его.
Он ставит пакеты на стол и прижимает к себе.
— Она влюблена в тебя. Это и слепой разглядит.
— Маленькая она ещё, — целует в шею.
— Для тебя — может быть. Но у неё сейчас возраст, когда гормоны бурлят. А ты для неё герой.
— Забудь про неё, — прикусывает мочку уха. — Я девушками её возраста не интересуюсь.
— А какими интересуешься? — в шутку пихаю его.
— У меня только одна на уме. И она сейчас в моих объятьях, — приподнимает и идёт в сторону спальни.
— Шолохов, ты ненасытный. У нас уже сегодня было два раза, — смеюсь.
— Бог троицу любит...
* * *
Ромка на кровати звёздочкой. Я сверху. Пальчиком рисую узоры на его спине. Каждый раз, когда касаюсь шеи, он сокращается.
— Перестань! — глажу ему ёжик волос на затылке. — Щекотно... Мурашки до пяток...
— Терпи, — целую в то самое место.
— Маша... Брр...
Смеюсь и скатываюсь с него.
— Надеюсь, здесь есть что-то наподобие душа?
— Да, в саду. Летний...
Переворачивается на спину.
— Вместе? — играет бровями.
— Э, нет. С тобой там места будет мало. Соседки и так косятся через забор.
— И пусть. Нам-то что?
— Шолохов, я не привыкла жить напоказ. Мне интим нужен, — стягиваю простынь и заворачиваюсь.
— Я тебе его готов круглосуточно обеспечивать, — похабненько шутит.
Цокаю.
— Я не об этом...
— Да, понял я, — откидывается снова на подушки и закрывает глаза.
Беру чистую одежду и полотенце с шампунем.
Выходя из дома, натыкаюсь глазами на смотрящего на меня из-за забора соседа. Он скользит взглядом по мне, рисуя в голове картинку о том, почему я в простыне средь бела дня. Лыбится.
Вот! Я про это, Шолохов.
— Добрый день! — и сбегаю в душ.
Оборачиваюсь.
На крыльце Рома пилит взглядом таращащегося на меня соседа.
— Привет, дядь Борь! — громко, чтобы тот точно услышал.
— О, Роман! А я думаю — кто заселился?.. — переводит на него взгляд.
Усмехаюсь.
Ага, поди, уже всё село в курсе, один ты нет.
Летний душ — это что-то вроде маленького сарайчика, сбитого из досок, с бочкой на крыше.
Вода прохладная, но в такую жару — самое то. Струйки без напора стекают по коже, охлаждая и взбадривая.
Накидываю шёлковый халат прямо на голое тело. Он сразу прилипает, подчёркивая все прелести фигуры.
Если дядя Боря всё ещё крутится у забора, то сейчас для него будет шок-контент.
Но его нет. Фух... Испугался Шолохова. А тот сидит на ступеньке порога и крутит в зубах травинку.
От его спокойствия и умиротворения даже не по себе. Куда делся агрессивный взбалмошный мальчишка?
Надел маску. В ситуации, когда нужно будет показать весь свой буйный характер, он появится. А пока словил дзен.
Хочу пройти мимо, но он ловит меня за руку и усаживает себе на колени.
— Ром! — стыдливо поправляю полы халата.
— Пошли все нахер! Забудь о них, — целует мои губы.
Рука скользит под халат и сжимает ягодицу.
Ммм... Какой же ты сладенький...
Кто-то покашливает рядом.
Зоя Тихоновна.
В лицо бьёт кровь и я, слетев с колен Шолохова, скрываюсь в доме, сгорая от стыда. Прижимаюсь к стенке, чтобы немного успокоиться.
— Здравствуйте, тётя Зоя! — доносится с улицы.
— Здравствуйте... — немного заикаясь.
Ещё бы! Стать свидетельницей такой сцены.
Надо какой-то колокольчик на калитку повесить, чтобы знать о приходе незваных гостей. Тут оповещать о визите, похоже, не принято — все свои.
А если она зайдёт. И я тут такая.
Где бельё? Нужно хотя бы трусы надеть.
Она что тебе под юбку заглядывать будет?
Нет. Но с ними спокойнее.
Пока искала пакет с бельём, поняла, что никто не зайдёт. Поэтому со спокойной душой разобрала пакеты с покупками и только потом вышла на улицу.
Шолохов исчез.
— Милого своего ищешь? — нарисовался снова сосед.
— Угу...
— Так его тётка Зойка увела, батрачить теперь заставит, — смеётся.
— Не батрачить, а помогать пожилому человеку, — осадила его.
Совсем уважения нет к старости. Сам уже одной ногой в пенсии.
— Ух, городская интеллигенция...
Глава 28
Я сейчас как никто понимаю героиню фильма "Укрощение строптивого". Тоже наблюдаю за тем, как Шолохов колет дрова. Только мой мужчина не сексуальное напряжение снимает. Хотя... Кто его знает. Может и его.
Все мышцы напряжены и натянуты. Играют под загорелой кожей. Большой, сильный и мокрый от пота. Зрелище не для слабонервных. Тут лужицей можно растечься.
Ррр... Так бы и растерзала, а потом съела. Кусочек за кусочком. А ещё лучше — зацеловала и любила.
Любила? Мама дорогая... Как же страшно себе в этом признаваться.
Надо перестать на него смотреть, иначе можно кончить только от одного созерцания. Но, блин, так сложно отвести глаза. Притягивает... Внутри возбуждение гуляет, как пузырьки в лава-лампе. Вверх... Вниз...
Сумасшедшая. Вмести с ним. Хотела избавиться навсегда, а в итоге втрескалась по самые помидоры. Или по что там у нас — женщин?
Краем глаза ловлю движение на соседской крыше. Юля сидит на лестнице и тоже смотрит на Шолохова.
Дрянь мелкая! Полезешь на мою территорию — глазёнки тебе выколю. Этот парень только МОЙ и ничей больше.
Вот опять. Мой...
А чей ещё? Он мне столько нервов помотал, что должен до конца жизни это отрабатывать. Любить...
— Кваску? — подаёт мне стакан Зоя Тихоновна, присаживается на скамейку рядом и ставит запотевший графин возле себя.
