комплимент. От них, одинаковых, тошнит уже.
— Кто вам мешает выбрать не модель? — обиженно шморгнула забитым носом я, обливаясь слезами. Вытерла глаза и нос на автомате, высморкалась, стянув что-то с плеч. И вдруг поняла, что это был рукав рубашки. Его, миллиардерской? О, Боже! Я перестала плакать. Как низко я пала…
— Я падшая женщина, — выдохнула я. — Простите…
Бровь миллиардера изогнулась.
— Какое однако быстрое развитие эволюционного ряда: от вещи к падшей женщине за шестьдесят секунд! Намекаешь, что через пару минут будешь готова стать содержанкой?
Я глянула на него резко, мгновенно перестав плакать. Он отдёрнулся, отсел на всякий случай. Правда, сантиметров на двадцать, и развёл руками:
— Если что, содержанка — это уже ближе к гетере. А они и с царями…
— Я не о том, — поджала губы я и стала стягивать с плеча его рубашку, нервно комкая. — Просто именно так приличные девушки и скатываются по наклонной: сначала на них спорят, потом они влюбляются в подлых красавцев, становятся посмешищем, бьют чужих мужчин по лицу и сморкаются в их рубашки… Занавес.
— То есть на гетеру ты не согласна? — хмыкнул миллиардер.
— Нет.
Он потёр щёку и выдохнул:
— Вот и хорошо. Я только от одной избавился. Она хотела навсегда и бриллиантов побольше. Получила только колье. А дальше сама-сама…
Я глянула на него исподлобья.
— Вы странный.
— А я думал, я клёвый.
— А я думала, что в меня можно влюбиться.
Он хмыкнул пьяно и подтвердающе кивнул:
— Вообще можно. Но пока давай без этого — башка раскалывается! — он глянул на меня слегка осоловело, с видом перебравшего после вчерашнего режиссера на кастинге: — Ты симпатичная девчонка, натур продукт, это я тебе говорю. А вот если тебе будет кто-то говорить, что пятнадцатилетний виски стоит своих денег, гони всех в жопу! Не стоит. Голова болит, как от столичной с кружочками.
При чём тут виски? И такие выражения…
Меня покоробило. Что я вообще делаю ночью в одном купальнике наедине с пьяным мужчиной? Пожалуй, мне пора. Я начала подниматься, но сердце так заныло, словно мне воткнули в него нож и так, с кинжалом в груди, мне надо было выходить на казнь, к позорному столбу. И я села на камень обратно. Опустила голову и заговорила тихо:
— Вам хорошо, у вас состояние, вы свободны делать всё, что захотите… А я только сейчас поняла, что не живу. Просто существую, очень удобная для всех.
— Ну деньги не всё решают, — пожал плечами миллиардер и свесил ноги с валуна. — Но определённую свободу дают, конечно. Только скучно.
Я вскинула голову:
— А я за всю жизнь, за все свои двадцать три года только сегодня задумалась и не смогла ответить на вопрос: какая я?! Представляете? Не послушная дочка, не ответственная переводчица, не невеста, которая варит вкусный кофе и не понимает, любит ли её вообще человек, который надел ей кольцо на палец! Я смотрю в отражение и не могу ответить, что я люблю! Я знаю, что любит Паша, мой жених… что ему надо кофе сварить, как проснешься, что он любит вечером тишину и никакой музыки, футбол, полотенца ровно повешенные в ванной, фасолевый суп со свежей кинзой и мясо по-французски с грибами. А мама любит, чтобы всё было прилично, чтобы я не заставляла её краснеть, сыр тонкими ломтиками на поджаренный тост, оперу Кармен и канал «Культура» перед сном. Я знаю, что любят и хотят мои коллеги по работе: Уля, Ирина Дмитриевна, Костик и Армине. А что хочу я? Что я люблю?! Какая я?! Кто я вообще?!
— Ёпта, как всё запущено, — сказал Артём Сергеевич и почесал макушку. — Думаю, ты преувеличиваешь. Может, у тебя месячные?
— Нет!
— А ладно, несчастная любовь почти то же самое. Ну ты же должна знать, что любишь.
Я тоже свесила босые пятки с камня, ощупала пальцами в темноте отшлифованную ветрами и солнцем поверхность.
— Должна… но… Я ем сыр тонкими ломтиками с тостом, я тоже радостно узнаю любую арию из Кармен, но на самом деле она меня бесит! Я готовлю мясо под сырной корочкой для Паши, но я ведь не люблю, не люблю я расплавленный сыр!
— Уже прогресс! — Он хлопнул меня по плечу, как своего человека. — Ты на правильном пути.
— Разве? По-моему, я вообще ни на каком пути. Я заблудилась.
— Неа, ты послушай сюда: один мудрый чувак сказал, что осознание того, что ты в заднице, — это первый шаг на пути из неё. — Вопрос, готова ли ты платить, чтобы вылезти из неё совсем.
Я усмехнулась.
— Вы снова сказали слово «платить», это видимо такая особенность у миллиардеров — всё переводить в цифровые значения?
Он мотнул головой.
— Это суть жизни. Знаешь, как Уоррен Баффет сказал? «Цена — то, что вы платите. Ценность — то, что вы получаете». Ты всегда платишь что-то за что-то. К примеру, ты варишь кофе своему жениху, потому что ты что-то за это получаешь. Для тебя ценное.
— По-вашему, я продаюсь?
— Балда, нифига ты не смыслишь! Я не о том вообще! Ценность! Вот в чём дело! Что ты получаешь от своего этого, как там его, Паши?
— Я? — я поражённо закусила губу. — Я просто благодарна ему!
— За что, Соня-Софи?
Я рассказала. Миллиардер удовлетворенно похлопал ладонями себя по коленям, изобразив какой-то марш.
— Вот! Твоя ценность — спокойствие. Тебе проще сдать себя в аренду ради относительного спокойствия, чем знать, кто ты есть и зачем.
— В аренду? То есть снова как вещь?! — моя нижняя губа задрожала.
— Ну ты сама разрешила, чего обижаться? Человек всегда получает то, на что готов пойти. Есть спрос, есть и предложение. Условия аренды, или договор купли-продажи услуг невесты и жениха. Только тебе решать, на что подписываться.
Он задрал голову к небу, словно пытался в звездной черноте рассмотреть взбунтовавшегося воздушного змея. Но там ничего не было.
— Но мама, долги, что с ними делать?! — округлила я глаза, чувствуя себя заключенной, а
