— Папуль, подожди, — касаюсь его руки мягко. Поглаживаю. — Давай я одним глазком посмотрю, поговорю. Быстро. У тебя там море работы, — рукой на его стол указываю. — Даже от поклонников письма имеются, — улыбаюсь, на что папа глаза закатывает, затем прикрывает.
— Дочка, не стоит, — интонацией продавливает свою точку зрения. Знаем, плавали. До Девятнадцати лет велась, безоговорочно.
— Богдан, не шуми. Дочка у тебя умница. Алёна, рад познакомиться. Альберт Самвелович, — протягивает мне руку. — Можно просто Альберт. Наслышан о Вас, — мужчина на десяток лет папы младше, ростом пониже, сухот.
— На беду, — на выдохе папа произносит, когда я руку протягиваю Альберту. Последний наклонившись, целует её. Джентльмен.
Пока идем к нужной палате, Альберт рассказывает вкратце, что им известно, в чем заключается сложность при проведении экспертизы. Поступил ребенок семи лет. Ожоги. Малыш отказывается что — либо говорить, лишь плачет. Мать и отчим утверждают, что он сам по неаккуратности обварился, опрокинув на себя кастрюлю борща. Эксперта смущает характер повреждений. Симптоматика у «сам» и «не сам» зачастую различается.
— Попросите криминалистов скинуть фотографии с места происшествия. Выйду — покажите, — прошу у него перед тем как в палату войти.
Замираю на мгновение перед входом. Не была готова и тут работать. Ладони потеют. О платье их вытираю и дверь толкаю.
Глава 34
Моя добрая мама решила по случаю моего приезда организовать званный ужин. Состав — расширенный. Наши родственники народ немногочисленный, поэтому присутствовать будут ещё друзья семьи близкие, родственники Бори, и ещё хрен знает кто.
— Давай в больницу поедем? — предлагаю папе.
Мы с ним заперлись в его кабинете. Он пошел поработать и я следом засеменила. Вроде ничего особенного, но разговоры с мамой, сестрой и тетушками даются мне тяжело.
«Как же так, Алёнушка? Старородящей будешь».
Ой, ой. Страшно — страшно. В моем случае просто бы родящей стать, уже хорошо. Любых других людей за такие темы я бы посла. Но мама святое. Не совсем же я сука.
Папа посмеивается:
— Испугалась? А мне каково с ними, как думаешь? Бросила меня одного. Хоть на стены лезь.
— Сам виноват. Ты куда дом такой построил? Они же думают, что это специально, чтоб всех собирать у себя под крылышком.
Папа языком цокает, как и в день моего приезда. Когда я в прошлый раз приезжала в гости, они ещё в нашем старом доме жили, он был не маленький. Теперь же размах невообразимый, множество просторных комнат. Даже для меня непутевой есть комната. Ключ от неё папа у себя хранит, невзирая на обиды мамы.
Пока он занят я сижу в кресле, вразвалочку, ноги на пуфе покоятся. Настоящий релакс. Дом другой, а состояние покоя в его кабинете такое же. Чудеса да и только. Когда меня мама ругала за лень на уроках музицирования я убегала и пряталась в его кабинете под столом. Кричать в его стенах было нельзя, это все домашние знали, и «птенчики» тоже.
Кладу голову на спинку и слегка наклоняю в сторону, тут же взгляд цепляется за стену тщеславия. Губы улыбка трогает, а глаза закрываются в попытке слезы сдержать. Среди всех его дипломов, благодарственных писем, сертификатов, в рамке висит ксерокопия разворота моего диплома кандидата наук. Ему тут не место, слишком мелкий полет. Но папа считает иначе.
— Малышка, ты мне напомнила как раз, — отец прослеживает мой взгляд. — Хотел с тобой поговорить. Пора в науку возвращаться. Зря ты забросила.
— Я не забросила, па. Есть часы на кафедре, но их мало. Времени у меня свободного нет.
— Так освободи его.
— У меня и так третий месяц нет смен суточных. Парень у нас попросился один, в особом порядке. А времени больше не стало. Зато я валяние из шерсти освоила, — надо маме рассказать, она оценит. Папа губы только недовольно поджимает. — Ну, ты чего?
— Вот ты нукать заладила. И меня заразила. Кошмар. Чего в этом валянии полезного? Сначала ты свой талант на судебку пустила, теперь вообще решила в творчество податься. Алёна, это не серьезно. По одной только уважительной причине можно забить на науку. Пока что она у тебя отсутствует, — он о семье говорит. — Это меня тоже печалит, кстати сказать.
К обсуждению данной темы я только с мамой готова была. Я так не играю.
— Повздыхай ещё тут, — старается придать голосу шутливость. Старается.
— Папочка, моя личная жизнь меня абсолютно устраивает, — какая она бурная.
Сообщений пятьдесят висит в непрочитанных, от Кирилла, Леонида, Артема и одно от Кости. Нарасхват просто девка. Эх, надо было номер Виктору Анатольевичу оставить. Сейчас бы на ромашке гадала.
— Артём в ней присутствует? — смотрит так, что соврать не получится.
— Периодически, — выдерживаю зрительный контакт. — Рабочие моменты.
— Врешь, но сделаю вид, дескать, поверил, — папа поднимается, отодвигая кресло назад. — Тебя карма сейчас быстро накажет, готовься. Когда они тебя утомят, и в мысли свои уйдешь, подумай о переводе в Москву, или сюда. Я организую.
Если честно, я трепещу. С некоторыми родственниками Бори у меня контакт отрицательный ещё со времен наших с ним жениханий, потом они и вовсе поддерживали Аню в желании, чтоб я подальше свалила.
Добро пожаловать домой, вредная Аленка.
Глава 35
— Как ты патологоанатомом стала? — интересуется у меня Ульяна, сестра Бориса — мужа моей сестры.
Вот. Приплыли. Странно слышать такие некорректные вопросы от человека, родственник которого имеет медицинское образование.
Вообще обыватели частенько нас путают. В профессиональной среде это обидным считается, но в целом привычно. Мало кто понимает, что работа с умершими людьми составляет примерно треть от всего объема. Остальное — проведение экспертиз живых лиц — потерпевших, обвиняемых, а также лабораторные исследования.
Патонатомы решают вопросы только в части смертей, происшедших в стенах лечебных заведениях, и то, если поступает жалоба на действие врачей, то работаем мы. А если есть хотя бы подозрение на насильственную сметь — точно наш клиент, хоть с остановки, хоть с работы, хоть с пруда, хоть из дома.
Смотрю на неё и молчу. Папа откашливается. Он один из тех, кто с трудом человеческую глупость переносит.
— Алёна не патологоанатом, она судебно — медицинский эксперт, — назидательно сообщает Наташа.
Час назад я испытала шок от восторга. Они с папой мне сюрприз сделали. Подруга к мужу в Женеву летела, и сделала крюк… небольшой, чтоб со мной повидаться.
Как бы она не старалась, мне всё равно, в конечном счете, приходится вступать в диалог. Объяснять разницу между нами и патонатами, излить душу — как я решилась в такую «жуткую» сферу идти, рассказывать из чего работа моя состоит. Спасибо, что хоть сценку показывать не приходится — «Как Алёна приезжает на место совершения преступления».
— А какая смерть самая легкая? Как по — твоему, так чтоб не страшно, — после ее вопроса смотрю на Борю, он тут же взглядом передо мной извиняется.
Смерть и «не страшно» — вещи диаметрально противоположные. Всегда.
— Такой не бывает, Ульян. Умирать страшно всем, и тем кто болеет долгие годы, и тем кто суицид совершает, и тем у кого не совместимое с жизнью ранение. Мгновенная смерть — понятие абстрактное. За пять минут предсмертной агонии столько боли и ужаса человек испытать успевает. Я нет, даже думать о таком не хочу. Асфиксия, удушье — сущий кошмар. Порядка десяти минут метаний и борьбы организма за жизнь. При нехватке кислорода, каждая минута длинною в годы становится. Колоссальное угнетение сознания. Надо думать о том, как ты хочешь жить, а не как умирать, — очень хочется тему на нет свести.
Буду считать, что собеседник я интересный, раз Ульяна не останавливает свой поток вопросов.
— А часто вы вскрытия не производите, если причина и так ясна?
— Она порой не может быть стопроцентно ясной даже после вскрытия. Для подтверждения диагноза проводятся экспертизы различные, от крови до частичек органов проверяются.
